Утром немецкие автоматчики, поддержанные танками, пошли в яростную контратаку и нас выдавили из хутора. Вода стала снова немецкой. Началась война за воду.
На третий день всем полком атаку мы повторили. Выбив гитлеровцев из хутора, закрепились в нем. А еще через неделю заняли хутор Кизыл. В нашем распоряжении теперь было четыре колодца. Вода, вода… Кто ею владел, тот становился господином положения на поле боя.
ПНШ Корней Ковтуненко назначен ответственным по забору воды из колодцев. Казаки его окрестили «Водяным». В его обязанности входило упорядочение забора воды подразделениями, контроль за строгим соблюдением графика.
Противник не хотел мириться с потерей колодцев. Он начал бить по ним тяжелыми снарядами. Око видит, да зуб не берет, так хоть обстрелами досадить. И досаждали. Возле колодцев гибли люди и лошади, в щепки разлетались повозки и дырявились бочки. От обстрелов мы несли потери еще и потому, что немцы на этот раз отказывались от привычного им педантизма и методичности. Огонь они вели бессистемно, днем и ночью.
Но какой бы огонь ни был и как бы он ни велся, воду брать надо. Приходилось играть в прятки со смертью. Одни удачно попадали в паузы между обстрелами, других накрывало. Смерть была платой за глоток воды. Но если колодцы обстреливались без обычного педантизма, то минометчики строго блюли порядок. Только мы сядем завтракать, слышим — визжат, как поросята, их мины и глухими хлопками рвутся у наших позиций.
— Ну, опять дополнительные пайки кидает Фриц, — пошутит кто-нибудь хмуро. На обед и на ужин «доппайки» были увесистые. Но батарейцев приводило в ярость их нахальство и наглость. Дело в том, что после обеда, обычно группами по три человека, они выходили на скат высоты, обращенный в нашу сторону, спускали штаны и выставляли свои арийские зады. «Мол, натесь-ка, полюбуйтесь, Иваны!» Одна группа, справив свои надобности, уходила, а другая появлялась. Не в бинокль, а простым глазом все это было нам видно.
— Ну ладно, гитлеровские выкормыши, проучим вас когда-нибудь, — говорил я, наблюдая такое хулиганство немцев.
— Какое им время давать, — горячился командир 2-го взвода Юрий Ромадин. — Они нам дают время спокойно покушать? Нет, надо немедленно кончать с их «позированием». Товарищ комбат, разрешите нам подкинуть им хотя бы парочку чугунных подтирок? А?..
— Как-то нехорошо, Юрий, — люди нужду справляют, а мы!..
— Да если бы люди, товарищ комбат! Дивлюсь я вашей деликатности, не к месту она сейчас, — горячился Ромадин, поправляя повязку на голове. Ранен он был в ущелье Пшехо. Там, на юге Кавказа, недолечившись, прибежал в полк, найдя нас уже здесь, в песках кизлярской степи.
— Ладно, киньте им, Юрий, парочку мин. Да поточнее, чтобы и другим было неповадно позировать нам, — распорядился я.
У второго взвода, как оказалось, данные для стрельбы по этой цели уже подготовлены. Ромадин командует весело, задорно:
— Второй взвод, к бою-у-у! Цель — фашистские ж…!! Веер сосредоточенный! Угломер…! Заряд…! Взвод-ом! Две мины беглым! Огонь-н-нь!
Расчеты выполняют команды быстро, весело и, кажется, с озорством.
Я тоже увлекся этой стрельбой и наблюдаю за высотой в бинокль. Не проходит и минуты, как на склоне высоты вспыхивают восемь султанчиков разрывов мин и точно там, где надо. Доволен работой взвода и его командир Юрий Ромадин и по-мальчишески пускается в пляс, отчебучивая невиданные коленца, и, вздохнув от удовольствия, потирает руки: «вот так вам и надо». Потом было видно, что из троих немцев, выставивших свои зады в нашу сторону, уполз за скат высоты только один. А двое так и остались лежать до ночи, и как будто со спущенными штанами. Назавтра мы лежащих на скате высоты не обнаружили, да и их позирование кончилось. После этого, как бы вымещая злобу, начали обстреливать из-за высоты из шестиствольного миномета и вынудили нас сменить позицию батареи.
С той высоты, откуда гитлеровцы вели огонь, мы глаз не спускали. Через день или два командиру взвода лейтенанту Ромадину удалось выследить походную кухню. И когда сбежались гитлеровцы с котелками, он, как шапкой, накрыл их разрывами. В воздух полетели котлы и котелки, колеса и головы.
— Вот так, — потирал руки Ромадин, — приятного аппетита!
Танкобоязнь, она как болезнь. Не страдали мы ею раньше. Может, потому, что после боев у станицы Кущевской с танками почти не встречались. В крутых горах и узких ущельях танкам делать нечего. Не страдали танкобоязнью еще и потому, что состав полка был иной. После многочисленных боев полк значительно поредел и пополнился новыми людьми. В него пришло много молодых, необстрелянных бойцов. И танкобоязнь стала болезнью многих. А проявилась она в бою за хутор Дадынкино.
В ночь с 12 на 13 декабря наш полк совместно с 39-м начал наступление на хутор. Это был крепкий орешек с разветвленной сетью окопов и траншей, сильно насыщенный огневыми средствами. И мы должны были его расколоть, чтобы упрочнить свою оборону. Поначалу все шло хорошо. Эскадроны развернулись и, поддержанные артминометным огнем, начали штурм, вгрызаясь во вражескую оборону. Скоро зацепились за окраину хутора. Но тут эскадроны дрогнули и стали отходить. Противник бросил против наступающих танки — их было не менее трех десятков. Одна группа контратаковала в лоб, другая обтекала с фланга.
Наши начали отползать назад, со страхом наблюдая ползущие на них танки.
Отход подразделений, пока еще организованный, вот-вот мог превратиться в бегство, хуже того, в панику, и тогда гибель полка неизбежна. И вот в такой критической ситуации я увидел и понял, сколь многое зависит от командира, его воли, решимости и выдержки.
Майор Бобков по телефону спокойненько так спрашивает меня:
— Видишь, что происходит?
— Так точно, товарищ гвардии майор, танки противника напирают.
— А еще?
— Наши отходят…
— Дай отсечный огонь. Всей батареей. Перед отходящими поставь глухую заградительную стену. Заставь эскадроны залечь!
Признаюсь, я растерялся, мне было страшно выполнять такой приказ. «А вдруг не залягут, — мелькнула мысль, — и тогда!..» Не хотелось гадать, что будет тогда. Приказ есть приказ. Майор повторил его, но теперь в голосе его прозвучал металл. Знал он, майор Бобков, что приказывал. Командиром-психологом был. Батарея поставила глухую огненную стену перед отходящими. А дальше все произошло именно так, как хотел командир: казаки залегли, они нашли ямки, рытвины, воронки и, опомнившись, спешно стали готовить гранаты для боя с танками.
Крайняя это была мера, но, наверное, единственно верная в сложившейся ситуации. И, пожалуй, не каждый командир на нее решился бы.
Танковую контратаку полк отбил. Тут веское слово сказали артиллеристы. Когда число подбитых и подожженных ими танков достигло двенадцати, оставшиеся начали пятиться и покидать поле боя. Эскадроны снова поднялись и пошли вперед.
В этот день в «Журнал боевых действий» были внесены имена особо отличившихся воинов. Первым стояло имя командира артиллерийской батареи лейтенанта Чехова. Далее шли командиры расчетов Присичев, Петров, Киреев, наводчик Зацепилин, замковый Никитин, подвозчик боеприпасов Баев. Из минометчиков — лейтенант Ромадин.
