— Если я буду убит, — жестко сказал офицер, — то Знамя возьмет тот, кто останется в живых. Если все будем мертвые, то и мертвые мы обязаны сохранить наше гвардейское Знамя.
Знаменосец по собственной инициативе Корней Ковтуненко и три казака-ассистента на конях пошли на прорыв. С шашками наголо. Казаки-ассистенты погибли. Судьба сохранила Корнея Ковтуненко. Он сберег Знамя и сберег честь полка.
Смелость и осторожность, говорят, на одном коне ездят. Эти слова я вспоминаю всякий раз, когда начинаю размышлять о двух людях. Один из них — Корней Ковтуненко. Чуть насмешливый и прямой, отлично знающий штабную работу, очень смелый, порой до безрассудства, он всегда рвался в бой. Личностью совершенно противоположной был новый начальник штаба. Как-то о нем я заговорил с Корнеем, высказав мысль, что не слишком ли осторожен начштаба, что во время боя его никогда не найдешь.
— Осторожен? — усмехнулся Ковтуненко. — Нет, не то слово. Он просто трус.
Признаюсь, меня кольнула нехорошая мысль: уж не зависть, не обида ли заговорила в моем друге. Только на Ковтуненко это не похоже, не в его характере. Я спросил Корнея, в чем же трусость НШ? Он не стал распространяться. Буркнул что-то невнятное. Но наш разговор услышал заведующий делопроизводством штаба старший лейтенант Поляков.
— Да, Ковтуненко прав, — вступил тут же в разговор Поляков. — За три месяца пребывания в полку он не написал ни одного приказа и не оформил ни одного решения командира полка. Едва услышав выстрелы вблизи, начальник штаба сразу исчезает. То в штадив его вызывают, то ему тылы надо проверить…
Исчез Драбкин и из Кукурузян, хотя он был старшим начальником здесь. Лишь сообщил заведующему делопроизводством, что его срочно вызывают в штаб дивизии. Бой в селе продолжается до глубокого вечера. Наконец он утих. Ночью к казакам, зажатым в центре села, проник командир взвода полковых разведчиков лейтенант Кальмин. Перед рассветом, когда, по народной молве, черти в кулачки играют, через оборону противника без единого выстрела он вывел всех из окружения. Для этого был использован глубокий и топкий овраг, который разрезал Кукурузяны на две части. Немцы никак не могли предполагать, что по топкому оврагу может кто-то пройти.
Утром гитлеровцы предприняли атаку и, наверное, страшно были удивлены: атаковать-то некого. Правда, им попали в руки наши пушки, но все без замков и прицелов, которые предусмотрительно были сняты и взяты с собой орудийными расчетами. Пушки вывезти по оврагу было невозможно. Но уже назавтра к полдню они были возвращены своим хозяевам.
Назавтра, получив боеприпасы, мы выбили немцев из села. И сразу же в полк приехал начальник штаба дивизии полковник Терентьев. Тут-то все и открылось. В штабе дивизии Драбкина никто не видел. Он где-то прятался. Через два дня на должность начальника штаба прибыл майор Вдовин (фамилия также изменена).
За спасение Знамени полка гвардии капитана Ковтуненко, за вывод из Кукурузян эскадронов и артиллеристов гвардии лейтенанта Кальмина представили к орденам Красного Знамени.
Город Оргеев немцы превратили в прочный узел сопротивления. Обойти его, взять в клещи было невозможно. Город отделяла широкая и топкая долина, простреливаемая насквозь с противоположных высот. Сунулся было в долину 41-й полк, да чуть не увяз в нем. Под пулеметным огнем противника пришлось откатиться на исходные позиции. В город вел один путь: дорога, по которой мы пришли из Кукурузян. И пробиться по ней было приказано нашему 37-му.
Первыми пошли разведчики. Лейтенант Кальмин из своего взвода выбрал десяток наиболее ловких и сообразительных бойцов. В тот десяток вошли сержанты Лавриненко и Радько, рядовые Дырочка, Осадов, Соплыко, Раковский, Халкотян, Афонин, Ильичев и Никитин. Повел разведчиков сам взводный. Но прежде чем добраться до города, надо было пробиться через пригородный поселок. В поселке разведчиков заметили и обстреляли. Пришлось принимать бой, некоторым — в одиночку. Сержант Лавриненко оказался в одном из дворов. Группа гитлеровцев решила захватить воина живым, Лавриненко кинул гранату. Удачно! Его все-таки окружили. Сержант в ход пустил приклад и нож. Уложив пять фрицев, он вышел из смертельной драки победителем. В другом дворе казак Дырочка из захваченного немецкого пулемета отразил атаку взвода, уничтожив семь гитлеровцев.
Сразу за поселком была высота. На карте она значилась под цифрой 132,6. Она господствовала и над городом и над поселком и разделяла их. Пока разведчики вели бой, поселок обошел батальон «тридцатьчетверок», приданный полку, и начал штурм высоты. Гитлеровцы не выдержали танковой атаки и разбежались. Тут в дело вступили сабельники первого и четвертого эскадронов. Проскочив поселок и обогнув высоту, они направились к городу. Находчивость, быстрота и отвага в этом бою для многих бойцов стали родными сестрами. Старший лейтенант Прокопец, командир четвертого эскадрона, был ранен в бою за город Юзефполь. Но, не долечившись, он сбежал из госпиталя. Должность его была занята. Командир полка держал Прокопца пока возле себя. На этот раз Прокопец сбежал в свой эскадрон. И случилось так, что с четырьмя казаками он первым ворвался в Оргеев. Ворвался и опешил: в городе текла тихая, почти мирная жизнь. Немцы не подозревали даже, что «красные» могут прорваться через их оборону. А казаки здесь уже хозяйничали.
— Не будем пороть горячку, — сказал своей четверке Прокопец, — спешимся и оглядимся.
Спешились. К забору привязали лошадей. Стали оглядываться и приглядываться. Увидели: по направлению к ним верхом на лошади едет странный фриц. Автомат на пузе, в руках лукошко с чем-то, за спиной «живой» мешок. Мешок шевелится и квохчет куриными голосами. Фриц мечтательно улыбается.
— Ну-ну, радуйся, курощуп, — тихо говорит Прокопец и кивает головой одному из эскадронцев.
Фриц-курощуп не успел ни удивиться, ни испугаться, как был снят с седла пулей. Упало лукошко. На булыжную мостовую полилась смятка. Из «живого» мешка вылетели четыре курицы. Прижимаясь к стенам домов, Прокопец и его казаки пошли по улице, направляясь к центру. Увидели идущую колонну. В ней до роты. Казаки завернули за угол. Ждут. Жалеют, что автоматов только два на пятерых. Один у Прокопца, другой — у Попова, снятый с убитого фрица-курощупа. У троих карабины. Колонна гитлеровцев совсем рядом. Впереди вышагивает длинноногий, похожий на журавля, офицер. По команде Прокопца бьют по колонне. Крик, визг, давка и бегство. Жалко, длинноногий «журавль» успел укрыться за колонной и первым драпануть. На мостовой остаются шестнадцать трупов. Казаки собирают трофеи. Ничего, богатые. Двенадцать автоматов.
— Будем отходить, — говорит Прокопец, — наш отход прикроет…
— Разрешите мне, товарищ гвардии старший лейтенант, — просит Попенок.
— Прикрывай, Гоша, — соглашается Прокопец. — Оставляем тебе пять автоматов и один пулемет. Перезаряжать некогда будет.
Четверо уходят. Пятый остается. Уходят переулками, дворами к своим лошадям. Уже издалека слышат: зататакал пулемет. Георгий Попов бьет.
Находят своих лошадей в переулке. Садиться на них не спешат. Поджидают Попенка. А он все бьет и бьет. В это время в город входит весь полк. Прокопец спешит к командиру полка, докладывает. А вдали все татакает пулемет и кузнечиками трещат автоматы. На улице разворачивается в боевой порядок третий эскадрон. И сразу берут в галоп. Над головами конников синими молниями сверкают шашки.
