Несомненно, изобретение атомного и водородного оружия, а также баллистических ракет добавило забот человечеству. Но атомные бомбы, сброшенные во время Второй мировой войны, все же не были направлены на представителей определенных этнических групп. Как и всякая другая авиационная бомба, они были использованы для того, чтобы преодолеть военное сопротивление и заставить противника поскорее сложить оружие.
Поэтому, какой бы ужасающей ни была такая акция, как бомбежка с воздуха, с применением как обычных, так и атомных бомб, ее единственной целью является заставить нацию, на которые эти бомбы обрушились, капитулировать. Если этот народ сдается, тут же прекращаются бомбежки и останавливаются убийства. К тому же город вообще может избежать бомбежек, объявив себя открытым городом. Что касается деятельности эйнзатцгрупп, здесь ситуация была совсем иной. Даже если народ, среди которого жили евреи, спускал свой государственный флаг, евреев все равно продолжали истреблять. Ни один из обвиняемых не осмелился заявить, что в случае победы Германии над странами-союзницами убийства евреев прекратились бы.
За все время, пока продолжался судебный процесс, защите не удалось привести ни одного факта, который доказывал бы, что убийства евреев каким-то образом ослабляли или уменьшали военную мощь противника. Никому не удалось продемонстрировать, как в результате массовых убийств безоружных людей можно было способствовать победе Германии в войне. Уничтожение мужчин, женщин и детей, объявленных «неполноценными», не оказало никакого влияния на события на фронте.
Например, Олендорф в качестве одной из причин убийств евреев в Советском Союзе приводил тот факт, что «соотношение количества евреев в общем населении России, в сравнении с их представительством в высших органах власти, было очень и очень небольшим». Он подчеркивал, что «до 90 процентов должностей в административных и государственных органах Крыма были заняты евреями. Таким образом, нам было ясно, что еврейство в большевистской России играет непропорционально важную роль». Точно таким же аргументом пользовались и в самой Германии, чтобы оправдать лишение евреев гражданства и собственности, наложить на них множество других наказаний, что было не просто актом беззакония, но и проявлением варварства. Но у Олендорфа явно не было права и обязанности в России или где бы то ни было с помощью расстрельных команд уравнивать представительство в официальных органах евреев и неевреев, даже если предположить, что данные его статистики были верными, что вызывало сомнения.
Многие из подсудимых заявляли, что в Прече и Берлине им внушали, будто евреи — оплот большевизма, за что их следует уничтожить. Однако не было доказано, что каждый из евреев исповедовал большевизм, и даже если бы это было действительно так, то уничтожение людей за их политические убеждения все равно остается убийством. Когда эйнзатцгруппы входили в города, поселки и деревни, у них не было при себе списков евреев, которых они должны были уничтожить. Они даже не могли с уверенностью сказать, кто из жителей был евреем. При командах состояли переводчики, но они были бессильны перед множеством языков и диалектов, с которыми им пришлось столкнуться. Поэтому нет никаких сомнений в том, что, учитывая ту спешку, с которой организовывались убийства, вместе с евреями было убито бесчисленное количество неевреев. В оперативном докладе по обстановке в СССР № 170 от 18 февраля 1942 г. отмечалось, что «количество лиц, казненных в Симферополе как евреев, достигло 10 тысяч человек, что примерно на 300 человек превышает число евреев, зарегистрированных в городе».
Если кто-то, не являясь евреем, попадал в списки уничтожения как еврей, какими возможностями он обладал, чтобы доказать свое арийское происхождение? Обращаясь по этому поводу в письме к одному из обвиняемых, Эдуарду Штрауху, Гейдрих писал:
«Многие из перечисленных в вашем реестре евреев постоянно всеми правдами и неправдами пытаются отрицать свою принадлежность к еврейской расе. В целом это является одним из свойств натуры полукровок, особенно в первом колене, отрицать то, что они евреи.
Вы, конечно, согласитесь со мной, что на третий год войны перед тайной полицией и службой безопасности стоят более важные с военной точки зрения задачи, чем обращать внимание на стенания евреев, проводить тщательные расследования и тем самым отрывать множество своих коллег от решения действительно важных проблем».
Глава 9
В понимании любого немца военная дисциплина находит свое высшее выражение в безусловном выполнении приказов вышестоящих руководителей. Считалось, что немецкий солдат должен повиноваться приказам, даже если небо упадет на землю. Это выражение стало легендарным. В процессе над членами эйнзатцгрупп выяснилось, насколько это соответствует действительности и где начинаются вымысел и мифы. Заместитель Олендорфа оберштурмбаннфюрер СС (на самом деле — штандартенфюрер СС. — Пер.) Вилли Зайберт решил опереться на эту легенду. На этом его адвокат доктор Гавлик строил защиту своего подзащитного. Заняв свидетельское место, Зайберт отрывистым тоном говорил об основах взаимоотношений в армии, которые, по его мнению, должны были освободить его от всех обвинений в убийствах, выдвинутых против него. Одетый в синий костюм в широкую розовую полоску, напоминавший внешним видом разодетого разбогатевшего приказчика в магазине, Зайберт выразил большое удивление, почти негодование, когда обвинитель объявил, что теперь ему придется отвечать за все случаи массовых убийств, совершенных его командой. А затем, при проведении перекрестного допроса заместителем главного обвинителя Уолтоном, Зайберт зашел так далеко, что заявил, что не знает, где начинается и где кончается убийство.
«Полковник, когда вы получали образование, особенно когда сдавали экзамены на получение офицерского чина, и потом, во время вашей карьеры в армии и СД, доводилось ли вам слышать об общепринятых правилах ведения войны?»
«Конечно».
«Слышали ли вы когда-либо на протяжении своей военной карьеры о Женевской и Гаагской конвенциях?»
«Да».
«Знали ли вы, что Германия является страной, подписавшей обе эти конвенции?»
«Да, я знал об этом».
«Кроме того, было ли вам известно, что уничтожение гражданских лиц на оккупированных территориях без суда рассматривается международными законами и законами о правилах ведения войны как убийство?»
«Я не могу ответить на этот вопрос, господин обвинитель, так как я просто не знаю, где начинается и где заканчивается убийство».
Такой ответ заставил меня задуматься о том, действительно ли этот человек полагает, что ссылка на приказы вышестоящего командования поможет ему уцелеть. Или, может быть, он настолько привык проливать кровь, что не видит моральных и юридических отличий между убийством вооруженного врага на поле боя и казнью не оказывающих сопротивления безоружных гражданских лиц. Поскольку задачей нашего трибунала была опора только на факты и на нормы законов, мы взяли на себя одновременно функции присяжных и судей. Согласно порядку судебной процедуры, принятой в континентальной Европе, единственной судебной системе, с которой были знакомы обвиняемые и их адвокаты, председательствующий на процессе судья сам задает большинство вопросов как подсудимым, так и свидетелям. Это давало мне право в случае необходимости задавать вопросы Зайберту с тем, чтобы, по мере возможности, он разъяснил свое понимание необходимости и меры применения силы в рамках выполнения приказов вышестоящего командования. Я спросил: «Вы пытаетесь убедить трибунал в том, что не могли понять разницу между узаконенным убийством на поле боя и истреблением людей?»
