Доктор Серватиус, всегда вежливый, но упрямый и настойчивый, в чем я имел случай убедиться еще во время Нюрнбергского процесса, перешел к свидетельским показаниям фон Риббентропа.
«Если я вас правильно понял во время дачи свидетельских показаний этим утром, вы сказали, что Риббентроп проинформировал вас, что именно Эйхман осуществлял давление на него с целью выполнения своей задачи».
«Он говорил не только это. Он заявил мне, что Эйхман имел влияние на Гитлера. Конечно, откровенно говоря, я не поверил этому, так как не мог себе представить, что кто-то был способен влиять на Гитлера. Это было равносильно попытке влияния на извержение вулкана».
Я добавил, что Риббентроп всегда отличался низкопоклонством и раболепием перед Гитлером.
«Вы действительно поверили Риббентропу? Считаете ли вы, что сказанное Риббентропом по этому поводу было правдой?»
«Я не поверил ему, когда он заявил, что Эйхман имел влияние на Гитлера. Это показалось мне абсурдом. Но я поверил ему, когда он говорил, что Гитлер в высшей степени доверял Адольфу Эйхману, когда через Гиммлера поручил ему выполнение программы истребления еврейского народа. Именно об этой программе Гитлер говорил в своей речи в рейхстаге в 1939 г.»
«Если я вас правильно понял, он сам пытался уйти от ответственности за преследования и уничтожение евреев?»
«Я не обвинял Риббентропа в массовых уничтожениях евреев. Тогда я говорил с ним о Гитлере, спрашивал о том, жив Гитлер или мертв. И он сразу же принялся защищать Гитлера, заявляя, что Гитлер не несет ответственности за ужасающие условия в концентрационных лагерях и за те злодейства, которые творили члены СС. Человеком, который должен отвечать за это, говорил Риббентроп, является Адольф Эйхман, и очень жаль, что Гитлер облек Эйхмана своим полным доверием. Таким был мотив всего его монолога».
Но Серватиус продолжал настаивать на том, что истинной причиной, по которой Риббентроп обвинял Эйхмана, было желание обелить себя от предъявленных ему самому обвинений. Я ответил, что даже если Риббентроп пытался избежать ответственности, обвиняя Эйхмана, то, как и Герингу, ему это не удалось, так как он был повешен.
Суть дела заключалась в том, что, если бы Риббентроп и другие предприняли попытку навязать нам вымышленное лицо, которое больше других виновно в массовых уничтожениях евреев, с их стороны было бы более логичным и правдоподобным возложить ответственность на человека, обладавшего большим званием, чем подполковник. Например, они легко могли бы сделать козлом отпущения руководителя гестапо генерала (генерал полиции и группенфюрер СС) Генриха Мюллера, который к тому времени исчез и которого не могут найти до сих пор. (После многих фантазий на тему дальнейшей судьбы Мюллера наиболее вероятна его гибель (как и Бормана) в боях с советскими войсками, штурмовавшими Берлин, в окруженном городе. — Ред.)
Я развернулся в сторону трибунала: «Правдоподобие ответам и Риббентропа, и Геринга, и Франка, и всех других придает, как я упомянул утром, тот факт, что все они единодушно назвали Эйхмана лицом, возглавившим программу массового уничтожения евреев, что они не выбрали более правдоподобную фигуру для обвинения, как, например, генерал Мюллер, руководитель гестапо».
Далее я обратился к доктору Серватиусу: «Как бы порочен, злобен, преступен ни был человек, никогда нельзя заявлять, что он вообще не способен говорить правду. Вовсе не значит, что, если человек проходил на судебном процессе как обвиняемый и даже был осужден, все, что он заявляет, является заведомо ложью или заблуждением. Как вам хорошо известно, доктор Серватиус, в Нюрнберге практически все из обвиняемых, которые были осуждены, получили наказание исходя из их собственных слов, собственных заявлений и признаний!»
Адвокат Серватиус либо не понял, что я говорил о Кальтенбруннере, либо он сделал из этого разговора выводы, которые не совпадали с моими собственными. Но он задал мне вопрос, который звучал скорее как утверждение: «Если я правильно вас понял, вы говорили также с начальником службы СД Кальтенбруннером, который возглавил это ведомство после Гейдриха. И если я правильно вас понял, он также заявил вам, что не имел отношения к преследованиям и массовым казням евреев и что он возложил вину в этом на кого-то другого».
«Я не говорил, что он заявлял о своей невиновности. Я говорил, что, по его словам, теми, кто больше всех виновен в уничтожении евреев, были Гитлер, Гиммлер, Борман, Гейдрих и Эйхман. И потом, я вовсе не предъявлял этим людям обвинений. Мы просто разговаривали, и они говорили со мной с позиций невиновных, протестуя против того, что их пытаются обвинить в том, чего они не совершали. По крайней мере, так им казалось… Все они единодушно сходились во мнении, что Эйхман был облечен чрезвычайными полномочиями в выполнении программы уничтожения евреев».
Доктор Серватиус придерживался той тактики, что все те, кто обвинял Эйхмана, сами были обвиняемыми, поэтому к их заявлениям следует подходить с осторожностью. Но здесь он ошибался, и я привел эпизод с начальником штаба люфтваффе генералом Карлом Коллером, который имел несчастье провести последние дни войны в бункере рейхсканцелярии в компании Гитлера. Поскольку бункер содрогался, подобно кораблю, попавшему в тайфун, под бомбами, которые сбрасывали самолеты союзников (последнюю неделю — и под снарядами артиллерии Красной армии, штурмовавшей Берлин (последние очаги немецкого сопротивления капитулировали 2 мая 1945 г. — Ред.), фюрер осознал, что война не просто проиграна для него лично, но и ему самому угрожает реальная опасность быть захваченным в плен, подвергнуться издевательствам, а затем позорной казни.
[2]
Его ярость была неописуемой. Он осыпал проклятиями своих врагов и даже друзей, которые, как он полагал, предали его. Он щедро подписывал смертные приговоры, правда, руки отца нации при этом дрожали. Гитлер отдал приказ о казни всех летчиков союзной авиации, сбитых над территорией Германии и оказавшихся в немецком плену. Этот приказ он отдал непосредственно генералу Коллеру и потребовал его немедленного выполнения. Коллер уклонился от исполнения этой казни, которая явилась бы вопиющим нарушением всех международных соглашений, правил ведения войны, а также Женевской и Гаагской конвенций. Он поспешил обсудить это с Эрнстом Кальтенбруннером, руководителем групп СД, которые и должны были воплотить зловещий приказ в жизнь.
Но, к приятному удивлению Коллера, Кальтенбруннер согласился помочь ему обойти этот действительно незаконный и негуманный акт. Однако он добавил, что могут возникнуть сложности с Адольфом Эйхманом, главным палачом, отвечавшим за ликвидацию всех евреев. Он полагал, что Эйхман будет настаивать на казни летчиков союзной авиации, имевших еврейское происхождение. Тогда Коллер обратился к Эйхману, но тот продолжал жестко настаивать на том, что все военнопленные, в жилах которых течет хотя бы капля еврейской крови, должны быть расстреляны. В конце концов Коллеру удалось спасти жизнь узников. Он спрятал их среди сотен тысяч других военнопленных союзных войск в сотнях лагерей для военнопленных.
