Мы идем назад, вернее, спасаемся бегством, стараясь держаться ближе к кустам. Перелезаем через заборы и перебегаем садовые дорожки. Туман рассеялся окончательно. Наконец, мы останавливаемся. Впереди — задние дворы жилых домов. Неожиданно где-то рядом ревет танковый мотор.
Мы кидаемся на землю и ждем. Лейтенант о чем-то негромко разговаривает с майором. Мы равнодушно оглядываемся по сторонам. Вот уже несколько недель мы ведем такое существование, и всех нас одолевают черные мысли. Наконец лейтенант обращается к нам, чем кладет конец мрачным размышлениям. Мы встаем, пересекаем двор и выходим на улицу. В доме, мимо которого мы идем, из подвального люка на нас смотрит испуганное и бледное детское личико. На улице нас посылают каждого по разным домам — по два на каждый. Мы растягиваемся вдоль этой стороны улицы почти до следующей, идущей перпендикулярно ей.
[89]
Впереди ни души. Такое впечатление, что, кроме нас, тут никого нет. Лейтенант называет нам номер дома на той стороне улицы, в котором расположился его командный пункт. Приходит какой-то солдат и докладывает о приближении танков. Люди майора вернулись в полицейскую школу. Майор отправляет гонца назад, а сам остается вместе с нами.
Я и еще два моих товарища еще не получили задания. Двое назначаются в качестве вестовых, мы с майором должны занять здание. Он посылает меня вперед, и я медленно поднимаюсь по лестнице. Дойдя до площадки, выглядываю в окно. В кустах и среди деревьев все тихо, но мне кажется, будто я слышу чей-то голос. Солнце блестит на сетке проволочных оград. Откуда-то издалека доносится рев моторов. Неужели танки? В переулке слышится короткая пулеметная очередь. Она на минуту стихает, затем вновь разрезает тишину.
В солнечном свете эти садики кажутся такими мирными, словно нет никакой войны. Наверно, нам только кажется, что кровопролитие может возобновиться в любую минуту. Внизу открывается дверь, и майор поднимается ко мне. Он велит мне подняться этажом выше, откуда открывается вид на летний домик. Однако признаков жизни — никаких. Или я ошибаюсь? Вдоль кустов крадутся две фигуры, словно кошки, перебегая от куста к кусту. Я сообщаю об этом майору. «Стреляй!» — командует он и поднимается ко мне по ступенькам. Я прицеливаюсь, словно в тире. Это совершенно несложно. Фигура медленно возникает в прорези прицела, затем исчезает снова. Я его упустил. Останавливаюсь, чтобы перевести дыхание и взять себя в руки. Судя по всему, никто ничего не заметил, ни на их стороне, ни на нашей. Я вновь прицеливаюсь. За летним домиком возникает какое-то движение. В моем прицеле появляется человек в форме. Ствол моей винтовки следует за ним. Я нажимаю на курок. Разрывая мирную тишину, гремит выстрел. Я снова и снова жму на спусковой крючок, и выстрелы громким эхом отдаются в узкой лестничной клетке. Неожиданно становится тихо. Зато шум у меня в ушах делается еще громче. Никого не видно. В садиках — ни единой живой души. Лишь пули, что со свистом впиваются в стены, служат свидетельством тому, что там внизу продолжается жизнь.
Поднимаюсь еще на один этаж. Садики теперь далеко внизу подо мной. Вдали виднеются поля, а по дороге движутся какие-то черные точки. С каждым мгновением они становятся все больше и больше. Танки!
Стрельба почти прекратилась, лишь время от времени между деревьев пролетает одинокая пуля. Я спускаюсь этажом ниже. Майор куда-то исчез. Выхожу на улицу и перебираюсь в соседнее здание, где засели Барт и Штауб. Они сидят на лестнице и едят. Чувствую, что тоже проголодался. Я возвращаюсь и достаю из ранца паек. По лестнице поднимается какая-то женщина, однако тотчас исчезает в своей квартире. Неожиданно стрельба возобновляется, и по садикам пробегают какие-то фигуры. Пули ударяются о стены, свистят между ветвей и летних домиков. Иногда одна из фигур останавливается, а потом падает и остается лежать темным пятном на зелени травы. Из жилых домов тоже время от времени доносятся крики.
Вражеские выстрелы с каждой минутой делаются все точнее. Противник целится в окна и лестничные клетки. Во все стороны разлетаются осколки стекла. Мы ведем ответный огонь почти вслепую, не в состоянии понять, где он, наш враг. Я опустошаю магазин за магазином, казенная часть накалилась уже едва ли не докрасна. Вокруг меня, врезаясь в стены, носятся пули.
Женщина спускается с лестницы, быстро проскакивает мимо меня и ныряет в подвал. Из патронника одна за одной выскакивают отстрелянные гильзы и со звоном падают на пол. Грохот продолжается.
Позднее женщина возвращается из подвала и спрашивает, собираемся ли мы отступать или нет. Я говорю ей, что не имею понятия. Она устало бредет вниз по ступенькам и стучит в дверь подвала. Та со скрипом открывается и тотчас громко захлопывается вслед за ней. Но время идет, и стрельба постепенно стихает. Неожиданно поблизости в садах раздается собачий лай. Откуда-то издалека доносится низкий гул — это идут уличные бои в городе, последнем бастионе Третьего рейха.
Дверь со стуком распахивается. «Все на выход!» Я быстро бросаю взгляд на сады, после чего спускаюсь по лестнице на улицу. Лейтенант стоит на углу и смотрит в бинокль. Неожиданно откуда-то вновь появляется майор. Нам приказано занять здания на другой стороне улицы. Мои товарищи выходят из домов и перебегают через улицу, чтобы занять новую позицию.
Я также вхожу в дом напротив и остаюсь стоять у двери. Лейтенант уходит с улицы и вновь обходит дома. Теперь улица словно вымерла. Тихо. Ни души. Солнце отражается в окнах домов напротив.
Я закрываю парадную дверь. Некоторые жильцы бросаются наверх, чтобы забрать с собой в подвал ценные вещи. Вхожу в квартиру на первом этаже. Там расположился майор. Он выглядывает из небольшой очаровательной спальни, окна которой выходят на улицу. Кровати в спальне аккуратно заправлены — видимо, совсем недавно. Я беру себе на кухне стул и подтягиваю его к другому окну. Затем мы вынимаем оконную раму, чтобы в нас не летели осколки. Ветер выдувает шторы наружу.
Затем я иду в прихожую. Мы оставили входные двери открытыми, зато закрыли черный вход. Я прицеливаюсь из винтовки и делаю три выстрела в заднюю дверь. В отверстия проникает солнечный свет. Возвращаюсь в квартиру и беру себе банку варенья, которую нашел в кухне. Это наша солдатская привилегия. Мы берем все, что хотим, независимо от того, наше или нет.
Сажусь рядом с майором на кровать и начинаю смотреть в окно. Он встает, садится в кожаное кресло и подтягивает его к другому окну. Неожиданно с соседней улицы доносится лязг танковых гусениц. Среди домов раздается глухой грохот взрывов и артобстрела. Вскоре поблизости слышны выстрелы, правда, пока одиночные. Пуля со свистом пролетает рядом с моей головой, словно пытается обжечь меня. Я испуганно выпускаю из рук винтовку и выглядываю на улицу. Картина, что висела на стене позади меня, прострелена, стекло разнесено вдребезги. Теперь мы ведем себя осторожнее. Большинство входных дверей в домах напротив закрыты, в том числе и в том, где только что был я. Это значит, что враг уже внутри квартир и нас от него отделяет лишь расстояние в ширину улицы.
Неожиданно к нам входит лейтенант и говорит, что, по имеющимся данным, к нам движутся несколько рот подкрепления, которые нас сменят на боевом посту. Но я в это уже не верю. Как всегда, нам придется с боем выбираться самим, и этот бой окончится лишь тогда, когда смерть наконец подарит нам свободу.
