— Для начала, высокий риск пожара. Слишком мало места для сидящих по обе стороны стола людей. Я весь вечер за ними наблюдаю. Чтобы выйти из — за стола, им приходится отодвигать назад стулья, и края мантии некоторых из них периодически оказывались на плечах сидящих ниже, за вторым столом. Наверняка это сильно раздражает. Тебе бы хотелось ощущать на себе полы отделанной золотом мантии Эм — Эм? Или этого высокомерного ублюдка, который стал новым деканом издательства? Скажи мне, почему Чабб считает, что представители города обидятся, если их не пригласят на ежегодный вечер? Да плевать мы с Джин — ни хотели. Субботний вечер только наш! Мы заранее договорились, чтобы нам не подкидывали на субботу внуков, и что? В результате мы здесь! Еда хорошая, но Джинни и сама может пожарить треску.
— Потрясающая оценка банкета, — с улыбкой отметил Фернандо.
— Мне кажется, что в ощупывании мантий выбегающих в туалет совсем нет необходимости, — продолжил Билл. — Здесь на полу достаточно места, чтобы поставить четвертый стол, и даже пятый. Тогда бы они смогли поместить на подиуме мраморные бюсты Томаса Пейна
[15]
и Элмера Фадда
[16]
, украсив их лилиями и орхидеями.
— Единственный, кому действительно не нравится, когда касаются его мантии, это наш новый декан, — заметил Кармайн, подмигивая Дездемоне, у которой глаза уже слипались. «Ну же, Эм — Эм, выключи обогреватели!»
— По словам Милли и Джима, Тинкерман презирает весь мир, — сказал Патрик. Сделав глоток, он поморщился. — Почему они всегда готовят такой отвратительный кофе?
— Сотрудникам Издательства Чабба не нравится их новый декан, — внес свою лепту Манфред Мейю. — В городском совете его считают чем — то вроде Джозефа Маккарти
[17]
— охотником не на коммунистов, но на ведьм. На неверующих.
— Не отказался бы посмотреть, как глава академического издательства охотится на ведьм, — вставил комиссар Сильвестри.
— Все возможно, Джон. Об этом говорят до сих пор.
— Тогда почему я даже намеков не слышал? — требовательно спросил комиссар.
— А потому, Джон, — рискнул вступить Манфред, — что ты, подобно орлу, восседаешь на самом верху своей башни. И то, что она построена из кирпича, а не из слоновой кости, — лишь дань архитектурной реальности. Для нас, живущих внизу, она всегда — башня из слоновой кости. Если Кармайн и Фернандо не скажут тебе, то ты и не узнаешь. И не говори Джин Теско! Ей на рот нужно повесить титановый замок.
Глория Сильвестри опрокинула свой кофе, и Кармайн с Фернандо засуетились вокруг нее, чтобы не добавлять ничего в ответ или — чтобы не встретиться глазами с комиссаром. Мастерски, Манфред!
Моусон Макинтош выпустил из рук шнур с очками для чтения, обвивающий его шею, и сложил вместе листы с заметками к речи; он был замечательным оратором и с легкостью мог импровизировать, если хотел; сегодня, согласно заметками, речь его обещала быть недолгой.
«Не очень он торопился», — подумал Кармайн, почувствовав дуновение холодного воздуха. ММ выключил термостаты, а значит, больше никто не будет дремать в душном зале. Дездемона сейчас взбодрится, как и все остальные женщины, одетые гораздо легче, чем облаченные в мантии мужчины.
— Леди и джентльмены, — начал ММ с демократичного приветствия, предварительно поднявшись, — мы собрались сегодня вечером, чтобы чествовать двух мужчин и одно издательство…
Что ММ говорил дальше, Кармайн уже не помнил — все его внимание сосредоточилось на докторе Томасе Тарлетоне Тинкермане, который выглядел очень плохо. Тот вытирал накрахмаленным белым платком покрытый потом лоб и периодически хватал ртом воздух. Платок соскользнул на поверхность стола, когда Тинкерман поднял руки к горлу и попытался ослабить галстук, — его движения были неловкими, так как он пытался держаться ровно, чтобы не свалился головной убор и мантия сидела безукоризненно.
— Патси! — крикнул Кармайн. — Быстро наверх! Быстро! — Уже двигаясь следом за кузеном, он обернулся и прокричал Дездемоне: — Вызови «Скорую», немедленно! И чтобы у них был с собой аппарат для искусственного дыхания. Давай же, звони!
Дездемона вскочила и побежала к управляющему банкета, пока Кармайн и Патрик взбирались на помост, расталкивая оказавшихся на пути. ММ хватило здравого смысла, чтобы начать расчищать им путь — он отшвырнул стул в сторону вздрогнувшего официанта.
— Вниз, все прочь с помоста! — кричал ММ. — И уберите стулья с дороги! Пожалуйста, женщины тоже! Быстро!
— Несси пошлет кого — нибудь молодого и шустрого за моей сумкой, но мы припарковались далеко, за Норс — Грин, — сказал Патрик, опускаясь на колени.
С нового декана стянули мантию и головной убор, накидку скрутили в рулон и подложили под голову; Патрик рывком распахнул парадную рубашку Тинкермана, обнажая мускулистую, накачанную грудь. Каждый вдох давался доктору богословия с явным трудом. Несколько рвотных позывов, за которыми последовали дрожь и спазмы, и вот уже Тинкерман лежит, глядя на Патрика и Кармайна широко открытыми глазами, — он осознавал, что умирает. Неспособный ни сказать, ни сделать даже крохотного движения. Глаза полны ужаса.
Позади мелькнула Милли.
— Есть какой — нибудь антидот? — спросил Патрик, поворачиваясь к ней. — Хоть что — нибудь?
— Нет. Абсолютно ничего, — глухо ответила она.
«Скорая» приехала через три минуты после звонка
Дездемоны, фельдшеры внесли реанимационное оборудование.
— Дыхательная функция еще не потеряна, — сказал Патрик, просовывая изогнутую пластиковую трубку в рот Тинкерману. — Все парализовано, но мне повезло: я попал в трахею. Можно делать искусственное дыхание с помощью мешка, снабжая кислородом легкие, но сам он не может раздвинуть их даже на миллиметр. Грудная клетка и диафрагма полностью обездвижены.
Патрик снова повернулся к Милли.
— Он в сознании? Мне кажется, что да.
— Высшие мозговые функции не подвержены воздействию, поэтому — да, он в сознании и пока не отключится. Следи за своими словами. — Она протиснулась к декану и взяла его за руку. — Доктор Тинкерман, не бойтесь. Мы закачиваем достаточно воздуха в ваши легкие и прямо сейчас отвезем вас на «Скорой» в больницу. Вам нужно только держаться и молиться — мы поможем все преодолеть. — Милли поднялась. — Примерно так, пап. Он очень напуган.
К тому моменту, как «Скорая» въехала на территорию центральной больницы Холломена, декан Томас Тарлетон Тинкерман был уже мертв. Те крошечные мускулы, которые помогали снабжению внутренних органов живительной субстанцией и выдворяли отработанное прочь, погибли под воздействием яда. Находясь в трезвом уме и понимая неизбежность собственной гибели, Тинкерман не мог ни говорить, ни даже моргнуть. Его смерть констатировали, когда сознание покинуло Тинкермана: для Кармайна, который видел немало летальных исходов, это выглядело так, словно погас свет. Еще секунду назад в глазах что — то было, а в следующий миг уже пустота.
