— Я увижу тебя в субботу вечером?
— Мы с мамой ни за что это не пропустим, солнышко. Как Джим?
— В порядке! И спасибо, пап! — Донесся издалека ее голос.
На улице — снег и лед, а значит, в Холломене относительно спокойно. Патрик шел по бесконечным коридорам окружного управления, пребывая в уверенности, что застанет Кармайна в кабинете — погода не способствовала уличным преступлениям, и даже чернокожие активисты были с этим согласны.
«Шесть дочерей, — размышлял он, вышагивая, — доставляют ничуть не меньшую головную боль, чем шесть пацанов». Хотя, будучи еще Патриком — младшим, он вовсю доказывал, что мальчики — гораздо хуже. Он и сам был таким: ничто на свете не могло заставить его принять душ.
Но наисильнейшей головной болью Патрика всегда была Милли; наверное, потому что она оказалась еще и самой умной из его дочерей. Как и остальных, ее отправили учиться в школу Святой Марии для девочек, руководство которой в случае необходимости обращалось за помощью к школе Святого Бернарда для мальчиков. Тогда же, более восемнадцати лет назад, в сентябре 1950‑го — как же давно это было! — из Южной Калифорнии туда прибыл особый ученик — пансионер, мальчик, чей интеллект просто зашкаливал. По совету священника, выпускника школы Святого Бернарда, родители отправили сына в Холломен для завершения школьного образования. Из лучших побуждений. Они были афроамериканцами из южного штата и желали, чтобы их единственный ребенок обучался по «северным» стандартам. Отец Гаспари высоко ценил их приверженность к католицизму — мало кто в те времена отличался такой религиозностью. Так Джим Хантер, почти пятнадцати лет от роду, приехал, чтобы поселиться с братьями из Святого Бернарда, — гений Джеймс Кейт Хантер.
Они с Милли встретились на школьных танцах, время проведения которых совпало с ее пятнадцатым днем рождения; Джим был на несколько дней старше. Впервые Патрик и Несси услышали о нем от Милли. Дочь спросила, можно ли ей пригласить пансионера Святого Бернарда к ним, отведать домашней еды. Цвет его кожи поверг родителей в шок, но они все же с гордостью отметили либерализм своего чада, приняв ее интерес к мальчику как доказательство того, что Милли выросла и начала осознавать отношение американцев к разным расам и вероисповеданиям.
Обед вышел поистине удивительным: гость говорил с Патриком исключительно о его работе, причем не поверхностно и голословно, а основательно, проявляя больше познаний в данном предмете, чем большинство трудящихся на этом поприще. Патрик в те годы еще прокладывал свой путь в судебной экспертизе и охотно признал, что разговор с Джимом Хантером дал ощутимый толчок к дальнейшим поискам.
Еще обед принес им поразительное открытие. Оба — и Патрик и Несси — заметили это одновременно: как блестели глаза Милли при каждом взгляде на Джима — а смотрела она на него практически постоянно. Не зарождающаяся любовь, нет. Слепое обожание. Нет-нет-нет! Такое невозможно было допустить! И не из-за расовых предрассудков, которых не существовало. Эти отношения — вот что повергало их в ужас. Такое не должно было случиться! Однако каждый взгляд Милли на Джима говорил: уже случилось.
Не прошло и недели, как Джим с Милли стали главной темой для разговоров в Холломене. Патрика и Несси одолевали своими советами бесчисленные родственники. Милли и Джим были парой, причем весьма пикантной! Как же такое могло случиться, когда они учились в разных школах, а учителя были столь же негативно настроены, как и все остальные? Не из-за расовых предрассудков! Из страха, что эти отношения разрушат жизни обоих. Детей надлежало отдалить друг от друга, ради их же благополучия.
Дополнительные расходы стали тяжелым бременем, но Милли все же забрали из школы Святой Марии и перевели в дневную школу Дормер, где обучались в основном дети профессоров Чабба и других состоятельных жителей Холломена. О таком месте родители пятерых дочек, с шестой на подходе, не смели даже мечтать, но ради благополучия Милли все пошли на жертвы.
Интуиция Патрика говорила, что это не сработает, и оказалась права: минуя все преграды на своем пути, Милли О’Доннелл и Джим Хантер оставались парой.
Даже сейчас, шагая по окружному управлению, одних воспоминаний о том времени оказалось достаточно, чтобы воскресить чудовищную боль. Страдания! Чувство вины! Понимание того, что совершается социальное преступление! Разве могут отец и мать спокойно спать, осознавая, что их принципы рассыпаются в прах перед любовью к дочери? Как они и предвидели, Милли третировали из-за ее выбора друга. А хуже всего то, что она была королевой выпускного бала и самой красивой девочкой в классе. Дневную школу Дормер охватило такое же негодование, как прежде школы Святой Марии и Святого Бернарда — Милли О’Доннелл стала живым доказательством, что размер достоинства чернокожего парня и его сексуальные навыки могут совратить даже лучшую из лучших. Мальчики ее ненавидели. Учителя ее презирали. У нее был парень с сорокасантиметровым членом, разве кто-то мог с ним сравниться?
Проблема заключалась еще и в том, что учителя не могли сказать, будто бы эти отношения пагубно влияют на учебу или занятия спортом — Джим и Милли по-прежнему преуспевали по всем предметам. К тому же, Джим стал чемпионом по боксу и вольной борьбе, а Милли покоряла беговую дорожку. Они оставались лучшими учениками в своих классах и имели шанс выбрать университет по своему усмотрению: Гарвард, Чабб или любой другой из множества известных учебных заведений.
Они отправились вместе в Колумбийский университет, выбрав факультет естествознания с упором на биохимию. Вероятно, они надеялись, что многочисленное и разномастное студенческое общество подарит им желанный покой и избавление от постоянных придирок. Если и так, то их надеждам не суждено было сбыться.
Последовало еще четыре долгих года преследований, но они смогли доказать всем, что не сломались, окончив университет summa cumlaud
[2]
. Родители старались поддерживать с ними связь и навещали их, когда те не приезжали домой, но неизменно наталкивались на пренебрежение и отпор. Патрик тогда думал, что они специально «наращивают» своего рода панцирь, который сделал бы их неуязвимыми, и отторжение родителей стало частью этого процесса. Патрик и Несси приезжали к детям в университет, а отец и мать Джима — нет. По — видимому, они перестали сражаться за сына, хотя прежде яростно пытались рассорить его с его белокожей подругой — и разве их можно в этом винить?
На следующий день после окончания университета, Джими Милли расписались в ЗАГСе, и не было никого рядом, чтобы пожелать им счастья. Бюро располагалось рядом со станцией Пенн, куда они потом и направились пешком, неся свои чемоданы. Там молодожены купили студенческие билеты и сели на грязный переполненный поезд до Чикаго. В Чикаго они пересели на другой переполненный поезд до Лос — Анджелеса, путь которого пролегал через унылые и неухоженные земли. Большую часть своего двухдневного пути они просидели на полу, но зато в Калтехе
[3]
им было тепло даже зимой.
