4) бывшего командующего 4-й армией Западного фронта генерал-майора Коробкова;
5) бывшего командира 41-го стрелкового корпуса Северо-Западного фронта генерал-майора Кособуцкого…
Воздавая должное славным и отважным бойцам и командирам, покрывшим себя славой в боях с фашистскими захватчиками, Государственный Комитет Обороны предупреждает вместе с тем, что он будет и впредь железной рукой пресекать всякое проявление трусости и неорганизованности в рядах Красной Армии, памятуя, что железная дисциплина в Красной Армии является важнейшим условием победы над врагом».
На самом деле никаких представлений из фронтов и тем более из армий не было. Арест и расправа над командованием Западного фронта были для командующих такой же неожиданностью, как и для всей армии. Сталин ощутил, как зашатался его авторитет в результате катастрофических военных поражений. Народ не мог не задуматься о причинах военных неудач, постигших армию и страну. Нужны были виновники, и вождь первым назвал фамилию Павлова, поручив Мехлису далее самому на месте разобраться, кто еще виновен в «допущенных серьезных ошибках». Верный политический нукер разобрался: 4 июля генерал Павлов был арестован и уже на втором допросе пять дней спустя признался, что чуть ли не с детства ненавидел Советскую власть, был участником военного заговора и сознательно организовал поражение Красной Армии, «открыв фронт немцам».
8 июля арестовали генерала Коробкова, на свою беду оказавшегося под рукой. Для полноты картины Мехлису представлялось необходимым отдать под суд одного из четырех командующих армиями Западного фронта. В этот момент генералы Кузнецов и Голубев находились в окружении и о их судьбе ничего не было известно, а командир 13-й армии генерал Филатов, отвечавший за оборону Минска, 7 июля получил смертельное ранение. Таким образом, командарм-4 остался единственной кандидатурой в «козлы отпущения». Его коллегам в этом смысле повезло — выйдя из окружения примерно месяц спустя, они получили под свое начало новые армии. Так, генерал Кузнецов от своей 3-й армии вывел 489 человек — он герой и молодец, а сражающийся, и наносящий урон противнику Коробков — «трус и дезертир», самовольно оставляющий позиции.
Заседание Военной коллегии СССР, состоявшееся 22 июля 1941 года, признало Павлова, Климовских, Григорьева и Коробкова виновными в том, что они «в начале военных действий фашистской Германии против Советского Союза проявили трусость, бездействие, нераспорядительность, допустили развал управления войсками, сдачу оружия и боеприпасов противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций частями фронта, чем дезорганизовали оборону страны и создали противнику возможность прорвать фронт советских войск на одном из главных направлений». Обвинения в военном заговоре по указанию Сталина были сняты. Заседание коллегии длилось три часа, затем, посовещавшись пять минут, суд постановил: обвиняемых лишить воинских званий, наград и «подвергнуть всех четырех высшей мере наказания — расстрелу с конфискацией всего лично им принадлежащего имущества». Позднее, в сентябре, был приговорен к расстрелу бывший начальник артиллерии Западного фронта генерал-лейтенант Н.А. Клич.
Смысл проведенной акции четко разъяснил на одном из заседаний Военного совета фронта комиссар 1-го ранга Мехлис: «…мы должны думать над тем, как объяснить партии, народу, да и всему миру, почему Красная Армия отступает». Вот и объяснили. Совершенно секретное постановление ГКО было приказано зачитать «во всех ротах, батареях, эскадронах и авиаэскадрильях».
После разгрома войск Западного фронта фельдмаршал Клюге склонен был приостановить дальнейшие наступательные операции и дождаться окончательной ликвидации окруженных советских группировок. Но командиры танковых групп требовали идти вперед. Форсирование Западной Двины на участке между Бешенковичами и Улой тремя дивизиями 39-го моторизованного корпуса, а также взятие Витебска, по мнению генерала Гота, имели решающее значение для всей операции. Советская оборона вдоль Двины и Днепра была прорвана на широком фронте, что предоставляло возможности для проведения широкого оперативного манёвра.
Такого же мнения придерживался и Гудериан, хотя, уже ощутив усиливавшееся сопротивление противника, он испытывал колебания. За немедленное наступление говорила слабость в данный момент обороны русских; она только создавалась, хотя и имела уже сильные предмостные укрепления под Рогачевом, Могилевом и Оршей, которые с ходу взять не удалось.
Однако Гудериан опасался продвигаться далее без поддержки пехоты. Полевые армии были еще скованы боями в районе Минска, и для их подтягивания требовалось время. За это время русские могли значительно усилить свою оборону. «…я должен был принять решение: либо продолжать быстрое продвижение, форсировать танковыми силами Днепр и достичь своих первых оперативных целей наступления в сроки, предусмотренные планом кампании, либо, учитывая мероприятия, предпринимаемые русскими с целью организации обороны на водном рубеже, приостановить продвижение и не начинать сражение до подхода полевых армий». Подумав, Гудериан высказался за немедленное продолжение наступательных действий.
9 июля командующий 4-й танковой армией фельдмаршал Клюге дал согласие на наступление с форсированием Днепра.
ЮГО-ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ
Здесь все начиналось аналогично. В 3.20 германские орудия и минометы открыли огонь по заставам, штабам, узлам связи и районам расположения частей Киевского ОВО в приграничной зоне. Авиация нанесла удары по военным аэродромам, затем подвергла бомбардировке Ровно, Львов, Житомир, Киев и другие населенные пункты. Округ сразу понес чувствительные потери в авиации — примерно 250 самолетов. Но и после этого наше превосходство над 4-м воздушным флотом оставалось пятикратным.
В 4.14 немцы перешли в наступление, которое для русских оказалось совершенно неожиданным. В первом эшелоне германских ударных соединений наступала пехота. Советские части начали с ходу вступать в бой. Общевойсковые соединения выдвигались вперед с целью занять оборону в предполье и в промежутках между долговременными огневыми точками. Стрелковые дивизии первых эшелонов занимали оборону в полосах шириной от 20 до 50 км. Доты приводились в боевую готовность артиллерийско-пулеметными батальонами постоянных гарнизонов укрепрайонов. Основной удар приняли на себя 5-я и 6-я советские армии.
На правом фланге 5-й армии бойцы 45-й и 62-й стрелковых дивизий 15-го корпуса генерала И.И. Федюнинского штыковым ударом опрокинули прорвавшихся немцев и вышли к реке Буг. Но противнику вновь удалось форсировать реку и к концу дня захватить небольшой плацдарм на стыке дивизий. Советский корпус оборонялся на фронте около 100 км от Влодавы до Владимир-Волынского, опираясь на УР № 9. Его действия, кроме того, поддерживали два бронепоезда, курсировавшие по железной дороге Ковель — Любомль. В этой полосе наступали три германские пехотные дивизии, и в первый день успеха они не достигли.
Главный удар силами 6-й армии и 1-й танковой группы немцы нанесли по левому флангу армии Потапова и частично по правому флангу армии Музыченко — в стык Владимир-Волынского и Струмиловского укрепленных районов. Здесь на 80-километровом участке они ввели в бой 11 дивизий, в том числе 3 танковые. Им противостояли лишь 2 стрелковые дивизии 27-го корпуса — 87-я и 124-я. Местность между укрепленными районами была не оборудована в инженерном отношении и даже не занималась войсками, что вполне понятно в свете наступательной военной доктрины. Обе советские дивизии стояли в лагерях позади УРов. Поэтому в первые часы немцы легко проникли на нашу территорию. Войскам их 44-го армейского корпуса удалось захватить мосты через Западный Буг в районе Крыстынополя и сам город, «не встретив при этом никакого сопротивления». Вскоре пал Сокаль.
