Да он готовый «красный офицер»!
К началу 1925 года в вузах страны удельный вес выпускников рабочих факультетов среди студентов составлял уже 43 процента. Пленум ЦК ВКП(б) в июле 1928 года потребовал поднять этот показатель до 65 процентов. Одновременно в 20–е годы регулярно проводилась чистка учебных заведений от «чуждых элементов». Только в 1925 году из высшей школы было изгнано 40 тысяч студентов.
Учебные программы приходилось адаптировать к уровню катастрофически безграмотных молодых пролетариев. В Московском высшем техническом училище изъяли из программы курс по сопротивлению материалов, дабы не обременять студентов сложностями высшей математики; в ряде университетов полностью упразднили физико–математические факультеты. Как «устаревшие и бесполезные для диктатуры пролетариата» были ликвидированы юридические и историко–философские факультеты, изъято преподавание истории из средних школ. (Первейшим марксистским историком и официальной главой советской исторической науки стал большевик М.Н. Покровский, переписавший русскую историю с классовой точки зрения:
«Но сторонниками этой науки, кроме самого Покровского, были только одиночки–историки из числа членов партии. Представители старых русских исторических школ не признавали ни авторитета Покровского, ни его исторической концепции. Собственно, поэтому пришлось упразднить на время вообще историческую науку в России».)
Тщетно взывал в своем обращении к Совнаркому 8 февраля 1922 года коллектив преподавателей МВТУ:
«Прием в школы массы неподготовленных, иногда почти безграмотных лиц, заставивших столь немногочисленный в России и потому особенно для нее ценный персонал научных работников расточать силы на элементарную подготовку принятых лиц и притом несомненно с худшим результатом, чем это могла бы сделать правильно поставленная средняя школа».
Старорежимных профессоров, возомнивших себя «ценным персоналом», заменяли «красными профессорами». Один из них, некто А.Б. Залкинд, в 1924 году опубликовал «Двенадцать половых заповедей революционного пролетариата», где, в частности, писал:
«Пролетариат имеет все основания для того, чтобы вмешаться в хаотическое развертывание половой жизни… Все те элементы половой жизни, которые вредят созданию здоровой революционной смены, которые грабят классовую энергетику, гноят классовые радости, портят внутриклассовые отношения, должны быть беспощадно отметены… Половое влечение к классово–враждебному, морально противному, бесчестному объекту является таким же извращением, как половое влечение человека к крокодилу, к орангутангу…»
Далее шел бред про «классовый противополовой насос», с помощью которого предлагалось «отсосать обратно ценности», похищаемые из пролетарского организма.
Уровень образования закономерно и неуклонно снижался, но и в упрощенном варианте качество усвоения материала оставалось невысоким. Так, в МВТУ в 1926 году не успевало 38 процентов студентов, а из 378 выпускников 262 являлись второгодниками. В технических училищах количество второгодников составляло более 55 процентов всех студентов. Сами руководители советской системы образования признавали, что «вузы готовят «дефективных» инженеров и врачей, и их дефективность не заметна потому, что эти инженеры ничего не строят, а врачи работают в условиях эпидемий, косящих людей».
Ничего не строящие инженеры, никого не лечащие врачи, не умеющие воевать военные ― все это стало еще одной стойкой советской традицией.
В военные учебные заведения, естественно, направлялись самые отборные молодежные кадры. Ведь они получали в руки оружие, изучали «самую лучшую в мире» и самую секретную технику. Поэтому чистоте анкеты придавалось особо большое значение, а сокрытие «чуждого происхождения» считалось тяжким преступлением и сурово наказывалось. Те, кому не повезло с происхождением, имели возможность попасть на службу при условии сильно выраженной любви к советской власти и публичного разрыва со своими родителями, как, к примеру, сделал сын священника будущий маршал A.M. Василевский.
Лишь в декабре 1935 года, после сталинского знаменито го «Сын за отца не отвечает», постановлением ЦИК и СНК были сняты ограничения,
«связанные с социальным происхождением лиц, поступающих в учебные заведения, или с ограничением в правах их родителей».
Формально. Поскольку практически одновременно вышел секретный циркуляр НКВД, отмечавший, что дети и внуки «бывших людей» являются «контрреволюционным резервом». Поводом для ареста могло послужить не только дворянское происхождение, но и наличие университетского диплома, знание иностранных языков, умение грамотно говорить и писать по–русски!
Впрочем, теперь гораздо актуальней было не попасть в разряд «врагов народа» или «члена семьи врага народа».
К 1939 году основная масса поступающей в военные за ведения молодежи ― 43,9% ― имела образование 7 классов, 17% ― 10 классов, 14,5% окончили рабфаки и техникумы (по тем временам ― это высокий уровень: молодые люди, окончившие семилетку, сами могли быть учителями в сельских школах, как, к примеру, будущий генерал–полковник A.M. Крюков).
Для огромного количества развернутых в стране училищ и школ не хватало ни материальной части, ни преподавательского состава.
Так, на 1 января 1941 года училища и летные школы ВВС преподавателями были укомплектованы только на 44,1%. В этих же учебных заведениях вместо положенных по штату 1276 бомбардировщиков СБ имелось в наличии лишь 535, кабин с двойным управлением вместо 743 было всего 217.
Несмотря на то что в стране ежегодно строились тысячи самолетов, «сталинских соколов» учили летать на устаревшей технике.
(Это положение не изменилось и в ходе войны. Ставка делалась не на высокий уровень подготовки военных кадров, а на их массовость. Бывший командующий 4–й воздушной армией маршал К.А. Вершинин вспоминал, как принимал пополнение в ходе подготовки к операции «Багратион»:
«Из 1–й воздушной армии к нам прибыли три авиационные дивизии. Нам стало известно, что 309–я иад на 60% была укомплектована молодыми летчиками, прибывшими из школ. 22 человека из них закончили летную программу только на самолете «По–2» и на боевом самолете не летали вовсе. Не лучше обстояло дело и в 233–й шад. В ее составе насчитывалось 22 молодых летчика». Прямо на фронт направлялись пилоты–истребители, никогда истребителя не видевшие, и пилоты–штурмовики, которые были подготовлены «не лучше».)
Горючим летные училища обеспечивались на 41,4% от потребности, соответственно и танковые ― тоже.
Трехлетний срок обучения почти во всех училищах был сокращен до двух лет, а его качество постоянно ухудшалось, в упрощении доходя до примитивизма. Вместе с расстрелянными военачальниками исчезли написанные ими учебники и наставления. С.М. Елизаров вспоминал:
«В офицерских училищах нас учили приемам «отбивания конницы справа и слева», бессмысленной шагистике. А созданных революционными полководцами учебников мы в глаза не видели».
В апреле 1940 года на заседании начальствующего состава, посвященном итогам Финской войны, был озвучен факт, великолепно характеризующий качество подготовки командных кадров: в 142–й стрелковой дивизии из начальствующего состава лишь 17% знали компас, карту и умели ходить по азимуту!
