Добытую воду заливали в кожухи пулеметов (впрочем, пулеметы все чаще «заправляли» мочой, ее собирали в ведра), отдавали детям и тяжелораненым, остальные жевали сырой песок, либо «слизывали капли влаги с холодных стен подвала». Военфельдшер Н.С. Гутыря заметил, что «бойцы бросались на медикаменты и пили медикаменты, лишь бы утолить жажду, попить любой жидкости. Мы имели много случаев отравления от употребления жидких медикаментов».
Подвалы были переполнены умершими и ранеными, не получавшими никакой помощи.
Лейтенант Л.А. Кочин: «Волосы поднимались дыбом от человеческих криков, но мы были бессильны чем-либо помочь этим несчастным».
Политрук К.К. Кошкаров: «Воспалялись раны, и многим товарищам приходилось ампутировать руки, ноги. Ампутировали ножом, не соблюдая даже примитивных правил гигиены. Люди стонали от боли, непрерывно просили воды. Особенно сжималось сердце от жалости к детям».
Старший сержант А.П. Бессонов: «Страшно было смотреть на одну из жен командиров, лежащую в постели, все ее внутренности свисали на пол, и она блуждающими глазами смотрела, а рядом с ней, заливаясь слезами и крича «Мама, мама!», рыдала девочка лет 4–5».
Старший сержант И.И. Долотов: «Казалось, война продолжается вечно, и никакой другой жизни не было.
Надежды на помощь таяли.
Защитники разных участков начали отправлять в плен женщин и детей. В перерывах между артналетами они выходили с белыми флагами и направлялись к Северным воротам. Так, Елизавету Костякову вместе с другими женщинами буквально вытолкнули из мастерских 98-го артдивизиона: «Мы выкопали глубокую яму, но воды не оказалось. Тогда достали мокрый песок и начали его сосать, но у всех появилась рвота, так как земля была пропитана бензином и песок невыносимо вонял. Хуже всего было смотреть на муки детей и раненых. Мы становились обузой. Бойцы не могли даже отстреливаться по-настоящему из этого убежища, жалея нас: туда, откуда стреляли наши, немцы направляли сильный огонь. Поэтому нас начали уговаривать выйти из крепости. Мы не соглашались, ведь идти в руки к врагу никому не хотелось. Но бойцы настояли… И мы пошли. Шли без слез, даже дети и те молчали. То там, то тут лежали мертвые бойцы и командиры, но своего мужа среди них я не заметила. По дороге к нам присоединились женщины из других домов комсостава, и к выходу из крепости у ворот собралось человек 35–40. Пока шли, никто не стрелял, гитлеровцы наблюдали за группой с земляных валов». Из казармы 333-го стрелкового полка семьи были выведены через Тереспольские ворота и на лодках переправлены через Западный Буг. Немцы не стреляли, рассчитывая, что вслед за этим начнется капитуляция гарнизона.
Перелом наступил в полдень 24 июня.
После получасового огневого налета повышенной мощности ударный отряд 1-го батальона 133-го пехотного полка прорвался к зданию клуба, деблокировал запертых в нем немецких солдат и овладел южной частью кольцевой казармы. Над Тереспольскими воротами и зданием 333-го стрелкового полка взмыли красные нацистские флаги.
Во второй половине дня немцы заняли здание Инженерного управления и Белый дворец. Командир батальона майор Фрайтаг начал готовить атаку на сектор казарм 44-го и 455-го полков. Для уничтожения русских огневых точек на прямую наводку выкатывались 50-мм противотанковые орудия. 2-й батальон майора Эггелинга занял район Холмских ворот.
К 14 часам пал отсек 44-го стрелкового полка, были пленены старшие лейтенанты А.И. Семененко и В.И. Бытко. «К этому времени, — вспоминает рядовой С.Т. Демин, — у нас совсем не было патронов. Даже к пистолетам TT, их не хватало; у Бытко, вооруженного револьвером «Наган», оставалось два патрона». Воины 455-го полка отчаянно удерживали подступы к Трехарочным воротам.
Положение осажденных резко ухудшилось. Ждать темноты не имело смысла, и в сводной группе приняли решение идти немедленно на прорыв: «Было решено, что пулеметный взвод перебежит по мосту на противоположный берег Мухавца, а стрелковые форсируют реку вплавь».
Часть бойцов под командованием капитана Зубачева заняла позиции у окон второго этажа в готовности поддержать атаку огнем. Передовой отряд внезапным броском преодолев мост, стал пробиваться на восток берегом реки, «бойцы и командиры с возгласом «Вперед, за Родину!» начали форсировать Мухавец».
Однако, как вспоминает АА. Виноградов, огневое прикрытие оказалось недостаточным: «Когда мы добрались до противоположного берега, гитлеровцы открыли прицельный огонь. Сосредоточившись на берегу, мы бросились в атаку и прорвали первое кольцо осады. Тут же заняли круговую оборону с тем, чтобы отвлечь фашистов и дать возможность форсировать реку главным силам под руководством капитана Зубачева. Но он немного запоздал с выходом. За это время фашисты скорректировали артиллерию и накрыли огнем исходные позиции главных сил. Тем самым был нарушен весь замысел. Я получил сигнал от Зубачева: «Продолжай движение по намеченному маршруту».
Тем, кто пытался добраться до противоположного берега вплавь, повезло еще меньше. Рядовой И.Ф. Хваталин: «Командование нашей группой принял ефрейтор-пограничник. Он приказал открыть по гитлеровцам, засевшим на противоположном берегу реки, огонь из трех пулеметов и под его прикрытием попытаться переправиться вплавь через Мухавец. Однако переплыть речку смогли только двое из группы в 40 человек. Многие погибли, остальные вернулись назад».
После тяжелого боя за восточную черту крепости к исходу дня вышли 70 человек отряда Виноградова. На открытой местности у Варшавского шоссе они наткнулись на немецкую колонну и почти все погибли. Несколько красноармейцев и тяжелораненый лейтенант попали в плен. Главному ядру сводной группы, изготовившемуся форсировать реку, так и не удалось прорваться вслед за отрядом Виноградова. Немцы успели перебросить силы и прочно закрыли пробитую брешь, одновременно организовав атаку кольцевой казармы с тыла. Ее результатом стал захват расположения 455-го стрелкового полка, в котором почти не осталось защитников. Хваталин: «Стрельба не утихала. Вдруг в полдень к нам забежало несколько человек, крикнув: «Немцы около нас, у кого есть патроны, давайте сюда». Они собрали патроны и ушли. Над подвалом раздался взрыв, и через несколько минут сюда ворвались гитлеровцы. Они приказали всем встать. Тяжелораненых тут же пристрелили из пистолета».
В 19 часов для надежного блокирования новых попыток прорыва генерал приказал дополнительно ввести на Северный остров разведывательный отряд 45-й пехотной дивизии. В это время 3-й батальон 133-го пехотного полка, усиленный группами огнеметчиков, штурмом взял казематы 98-го противотанкового артдивизиона:
«Завязалась последняя рукопашная схватка. Немцы шаг за шагом загнали нас в угол. Старшина-танкист с Центрального острова вскричал: «Прощай, мама. Отомстите за меня!» — и, широко открыв рот, выстрелил. Еще несколько человек, кто успел, застрелились. В рукопашной схватке был убит гитлеровцами замполитрука Ширяев. Нас же они окружили и стали зверски избивать прикладами. Потом, подталкивая штыками, вывели на площадь, где уже стояло несколько десятков обезоруженных пленных. Вместе со мной были Акимочкин, лейтенант Герасимов, Кубасов и другие мои товарищи. Грязные, оборванные, с воспаленными глазами, обросшими щеками, мы стояли молча, подавленные тем, что произошло. Вскоре немцы вывели из толпы военнопленных Акимочкина и, отведя его в сторону, на наших глазах расстреляли. При нем был найден партийный билет. Когда ему немцы показали партийный билет и спросили, признает ли он его, Акимочкин гордо поднял голову и, глядя немецкому офицеру прямо в глаза, сказал: «Да, это мой партийный билет».
