Советские истребители в это время с достоинством барражировали где-то в сторонке. Так, 16 июля «юнкерсы» целый день безнаказанно бомбили 1-й танковый корпус, в то время как выделенные для его прикрытия истребители несли патрульную службу над станцией Хотынец, к которой корпус должен был выйти к назначенному штабами сроку. Танкисты, оставшиеся без поддержки, «задержались в пути», и станцию взяли только через три недели. «Соколы», без толку спалившие дефицитный, поставляемый из Америки бензин, засчитали себе по боевому вылету. По мнению Воронова, в Орловской операции «мы должны были иметь для трех фронтов до 1000 самолетов-истребителей». Артиллерийский маршал был просто не в курсе того, что у трех фронтов к началу операции истребителей имелась 1141 штука, причем «только исправных»; у Люфтваффе на всем советско-германском фронте — около 500. Успехи противника в воздухе объясняются, прежде всего, бездарностью использования многочисленной советской авиации и высоким летным и тактическим мастерством немецких пилотов.
14 июля 1943 года начальник Центрального штаба партизанского движения П.К. Пономаренко подписал приказ «О партизанской рельсовой войне». Цель операции заключалась в том, чтобы «массовым и одновременным подрывом рельсов дезорганизовать работу железнодорожного транспорта, чем нарушить снабжение войск противника, эвакуацию и таким образом оказать помощь Советской Армии в завершении разгрома противника в Курской битве». Партизанам ставилась задача «массовым повсеместным уничтожением рельсов… сорвать все замыслы врага, поставить его в катастрофическое положение». В приказе говорилось: «Уничтожение производить на основных магистралях, запасных, подъездных, вспомогательных деповских путях, уничтожать запасные рельсы, исключая для противника возможность перешивания и маневрирования рельсами». Согласно спущенному в леса плану, предусматривалось уничтожить свыше 200 тысяч рельсов в тыловых районах групп армий «Центр» и «Север».
Первыми «рельсовую войну» в ночь на 22 июля начали орловские партизаны. Остальные партизанские силы подключились в ночь на 3 августа.
Матерый диверсант И.Г. Старинов относился к этой затее весьма скептически, а указание подрывать рельсы на запасных и второстепенных ветках прямо называл дурацким.
Ущерб от подрыва рельсов был невелик и быстро устранялся. Гораздо более эффективным являлось уничтожение паровозов, мостов, крушение поездов. Кроме того, на оккупированной территории более половины участков железных дорог немцами совершенно не эксплуатировались, а значит, не охранялись. Вот их-то в первую очередь партизаны и уничтожали, выполняя и перевыполняя установленные ЦШПД «разнарядки» и бодро рапортуя об успехах. Складывалась анекдотическая ситуация, когда на одних и тех же ветках партизаны взрывали и снимали рельсы одновременно с немцами, которые занимались тем же самым — забирали рельсы на переплавку или в запас для основных магистралей. Естественно, в донесениях для Москвы успехи «народных мстителей» преувеличивались десятикратно. Поэтому, по сведениям ЦШПД, белорусские, смоленские и орловские партизаны за шесть недель подорвали в тылу группы армий «Центр» более 160 тысяч рельсов, а по данным противника, только 20,5 тысячи.
«Эта операция привела к удивительным последствиям, — пишет полковник В. И. Боярский. — Например, в июне (когда еще не было «рельсовой войны» и немцы готовились к наступлению под Курском) группа «Центр» получила 1822 поезда. В июле белорусские партизаны произвели 743 крушения поездов. Тем не менее оккупанты доставили войскам 2282 эшелона. В августе, переключившись на подрыв рельсов, белорусские партизаны смогли устроить только 467 крушений поездов. Благодаря этому противник доставил в этом месяце войскам данной группы войск 2159 поездов, то есть на 337 эшелонов больше, чем в июне (!), и всего лишь на 123 эшелона меньше, чем в июле.
Таким образом, ценой огромного напряжения сил и расхода значительного количества взрывчатки партизаны добились того, что пропускная способность железных дорог противника снизилась по сравнению с июлем менее чем на 6 процентов, а по отношению к июню даже возросла на 18 процентов.
Характерно, что все участвующие в этой операции партизаны отнеслись к ней с большим энтузиазмом. Вероятно, они смогли бы полностью выполнить план подрыва рельсов, если бы получили нужное для этого количество взрывчатки. Но реально «рельсовая война» вела не к увеличению, а к значительному снижению потерь противника в столь нужных ему паровозах и грузах».
В связи с назревавшей угрозой провала Операции «Кутузов» Сталин согласился «помочь» и разрешил досрочно ввести в сражение стратегические резервы. Еще 12 июля Ставка усилила войска левого крыла Западного фронта 11-й армией генерал-лейтенанта И.И. Федюнинского (4, 96, 135, 197, 260, 273, 323, 369-я стрелковые дивизии), а 18 июля — 4-й танковой армией генерал-лейтенанта В.М. Баданова (11-й и 30-й танковые, 6-й гвардейский механизированный корпуса) и 2-м гвардейским кавалерийским корпусом генерал-майора В.В. Крюкова (3-я и 4-я гвардейские кавалерийские дивизии). В состав Брянского фронта вошла 3-я гвардейская танковая армия (12-й и 15-я танковые, 2-й механизированный корпуса, 91-я отдельная танковая бригада).
Незапланированный ввод стратегических резервов был сопряжен с большими трудностями. Они, резервы, находились на большом удалении от линии фронта, размокшие под проливными дождями дороги задержали их выдвижение. Кроме того, генерал Соколовский, хоть и выслужился в маршалы, на посту командующего фронтом был человеком случайным, представлявшим из себя законченный тип бюрократа в погонах. Как следствие, в организации использования выделенных резервов имелся ряд чудных моментов.
Так, не закончившей комплектования 11-й армии пришлось сначала совершить 160-километровый переход. При этом командарм, который должен был вести ее в бой, никогда в глаза не видел ни своих войск, ни своего штаба, ни своих комдивов. Формированием армии три месяца занимался генерал-лейтенант А.И. Лопатин, после чего был снят, а на армию назначили заместителя командующего Брянским фронтом. Поэтому 12 июля из Калуги войска в поход провожал Лопатин, а шесть суток спустя в Козельске встречал генерал Федюнинский. Прибыть к назначенному времени в район сосредоточения дивизии не успевали.
«Следовательно, — беспокоился Федюнинский, — если придерживаться старого плана, то армия будет вводиться в бой по частям. Кроме того, у нас ощущалась нехватка боеприпасов для стрелкового оружия и артиллерии. Однако мне было сказано, что задачу нужно решать даже в том случае, если придется ввести в бой первоначально только одну дивизию. По мнению командования, на участке Лешево — Кцынь оборона противника была слабой. После этого мне не оставалось ничего, кроме как поспешить с выездом туда. На рубеже Лешево — Кцынь находились пока соединения одного из корпусов 11-й гвардейской армии. С обстановкой меня ознакомил начальник штаба корпуса. Он удивился, что командование фронта считает, будто оборона здесь слабая.
— Мы две недели топчемся на месте и никак не можем продвинуться вперед, — сказал он. — Противник укрепился основательно, хорошо организовал систему огня, часть танков использует в качестве неподвижных огневых точек. Не понимаю, почему вас неправильно информировали».
