О менталитете советских генералов пишет Ф. Меллентин: «Они имели в своем распоряжении почти неисчерпаемые резервы живой силы. Русское командование может идти на большие жертвы и поэтому не останавливается ни перед чем». (В советском издании книги по поводу этой реплики возмущенная редакция сделала примечание: «Советские генералы и офицеры всегда проявляли разумную инициативу в бою и стремились добиться победы малой кровью».)
На обе ноги хромала скоропалительная подготовка командного и личного состава, который не умел толком пользоваться связью, стрелять, ездить, наблюдать, ориентироваться и принимать оптимальные решения на поле боя. Вот немец, едва приехав из Северной Африки, посмотрел, сравнил и пришел к выводу: «У русских экипажи танков, особенно в механизированном корпусе, вряд ли вообще проходили какую-либо подготовку». Не так прямо, но об том же при разборе Козельской наступательной операции говорил командующий 3-й танковой армией генерал П.С. Рыбалко: «Надо воспитывать экипажи в духе дерзости, решительности ходить только на высоких передачах, подготовку механиков-водителей построить сейчас таким образом, чтобы ниже 20 км/ч они не ходили. Нечего бояться перерасхода моторесурсов. Для страны и армии никакой выгоды нет, когда танк погибает на поле боля, имея 90% в запасе моторесурсов. Он и погибает потому, что механик-водитель не обучен. Лучше будет, если мы моторесурсы разделим пополам, половину моточасов оставим на повышение квалификации механика-водителя, второй половины моточасов будет достаточно, чтобы танк с честью выполнил свои задачи и остался целым бы… Танкистам привить такой закон, что танк на поле боя, если он не представляет из себя вкопанную огневую точку, стоять не имеет права и не стрелять не имеет права».
Итоги совещания подвел начальник оперативного отдела полковник Зибертов: «Первое. Мы, с точки зрения оперативно-тактического искусства, воевали вразрез важнейшим основам военного искусства. Так воевать можно только против слабого противника. Против такого противника, как немцы, надо воевать грамотно, искусно. Военная наука учит — лучшими формами боя являются охват, обход, окружение… Мы в своих операциях, ни в ротном, ни в бригадном, ни в корпусном масштабе не применили лучших форм боя. Мы выдавливали противника, гнали перед собою, когда имели возможность охватывать, окружать его боевые порядки. В результате мы несли большие потери, нанося слабые потери врагу. Мы боялись применить лучшие формы боя, чтобы самим не попасть в окружение…
Второе. Мы в нашей операции не применили второго основного принципа в массовом применении танков. Удары наши были «растопыренными пальцами»… Мы плохо изучаем местность, мы хуже врага знаем нашу родную землю…
Третьим нашим недочетом было — плохое взаимодействие танков с пехотой и наоборот, а также танков и пехоты с артиллерией. Обычно у нас не хватало для организации взаимодействия времени. Взаимодействие организовывалось поверхностно. Сигналы не соблюдались, ориентиры не использовались…
Четвертой очень важной причиной наших неуспехов является плохая разведка. Разведку не умеем организовывать, не умеем вести».
Обидно, что к «осмыслению» столь элементарных вещей пришли только на второй год войны, а не до ее начала. Неужели для того, чтобы оценить важность разведки и взаимодействия всех сил, надо было пятнадцать месяцев копить «боевой опыт»? Под Козельском 3-я танковая армия, получившая от тружеников тыла 510 танков, за три недели наступления потеряла 45% личного состава — почти 30 тысяч человек и больше половины боевых машин, выбросила в воздух 235 вагонов боеприпасов и сожгла 1000 тонн горючего, отвоевав у врага «известный участок нашей земли шириною 20 км, глубиною 7–8 км».
Положение менялось мучительно медленно либо не менялось совсем, а так и продолжали воевать «вразрез с принципами».
При проведении Сталинградской наступательной операции, пишет Манштейн, «советское командование действовало достаточно энергично. Для достижения своих целей оно бросало в бой части, не обращая внимания на возможные потери. Войска русских всегда храбро сражались и иногда приносили невероятные жертвы (вот уж чего никогда не найдешь в воспоминаниях советских генералов и маршалов — ни признания своих невероятных жертв, ни храбрости противника. — В.Б.)… Советское командование многому научилось с начала войны, особенно в отношении организации и использования крупных танковых соединений. Большое количество танков оно имело и в 1941 году, но тогда оно не могло использовать их самостоятельно и в то же время в единых формированиях. Теперь же оно целесообразно организовало их в танковые корпуса и одновременно приняло немецкую тактику глубокого прорыва. Правда, за исключением ноября 1942 года, нам почти всегда удавалось разбивать или уничтожать эти танковые и механизированные соединения».
О чем это он? К примеру, о легендарном рейде танкового корпуса генерал-майора В.М. Баданова.
Еще в сентябре 1942 года, в период разработки плана по окружению группировки Паулюса, получившего кодовое наименование «Уран», была задумана операция «Сатурн» — прорыв через Каменск-Шахтинский на Ростов силами нового, специально создаваемого для этой цели фронта. Однако в декабре Ставка, встревоженная первоначальным успехом «спасательного отряда» Гота, решила свернуть «Большой Сатурн» до «Малого» и, вместо глубокого удара на юг, основные усилия направить на юго-восток, в сторону Нижнего Астахова с выходом к Тацинской и Морозовску, в тыл нацеленным на Сталинград деблокирующим группировкам Манштейна.
Операция, проводимая на Среднем Дону войсками Воронежского и Юго-Западного фронтов, началась 16 декабря 1942 года. На следующий день в полосе 1-й гвардейской армии, не дожидаясь окончательного прорыва вражеской обороны общевойсковыми соединениями, с Осетровского плацдарма были введены в дело 18, 17, 24-й и 25-й танковые корпуса — 533 танка, что позволило достигнуть желаемого результата, и 19 декабря корпуса, громя тылы и сея панику, устремились в оперативную глубину. Утром'24 декабря в лучших традициях блицкрига, преодолев за пять дней 240 километров и далеко опередив пехоту, 24-й танковый корпус прорвался к Тацинской, где находились база снабжения и крупный аэродром противника (из 148 танков в строю оставалась 91 машина). Почти параллельно, уступом влево, двигались к Морозовску 25-й танковый и 1-й гвардейский механизированный корпуса. Все три командира действовали независимо друг от друга, получая указания непосредственно из штаба фронта.
Для ликвидации возникшей угрозы Манштейн вынужден был прекратить «спасательную операцию», изъять из армии Гота полнокровную 6-ю танковую дивизию (150 танков и 40 штурмовых орудий) и направить ее форсированным маршем на левый фланг группы армий «Дон», чтобы закрыть брешь севернее Тацинской. Сюда же перебрасывались 11-я танковая дивизия и штаб 48-го танкового корпуса, который должен был объединить все немецкие части под своим командованием.
Советские танкисты в это время учинили на станции грандиозный фейерверк, разгромив эшелоны «с 50 немецкими самолетами и горючим», а на аэродроме «расстреляли и раздавили более 300 самолетов» Люфтваффе. И не сразу заметили, как сами оказались в ловушке. 6-я танковая дивизия, атаковав с севера, восстановила линию фронта по реке Быстрая, отрезав пути отхода советскому корпусу и уничтожив в станице Скосырской его ремонтную базу с неисправными танками. 11-я танковая окружила Тацинскую и 25 декабря приступила к штурму.
