В 1944 году был разрешен призыв семнадцатилетних. В этой ситуации 70 миллионов советских граждан, проживавших на оккупированных территориях, являлись чуть ли не единственным источником людских ресурсов.
Это понимали и немцы: «Так как Советы в отбитых ими у нас областях немедленно мобилизовывали всех годных к военной службе мужчин до 60 лет и использовали все население без исключения, даже в районе боев, на работах военного характера, Главное командование вермахта приказало переправить через Днепр и местное население. В действительности эта принудительная мера распространялась только на военнослужащих. Но значительная часть населения добровольно последовала за нашими отступавшими частями, чтобы уйти от Советов… Количество присоединившихся к нам гражданских лиц составило, вероятно, несколько сот тысяч человек».
Одновременно, отходя за Днепр, немецкие войска применили тактику «выжженной земли», вывозя или уничтожая запасы продовольствия, предприятия, транспортную сеть, жилые дома. Впрочем, еще в конце 1941 года такую тактику применил Сталин, разрушая Подмосковье с целью «выгнать немцев на мороз». Разница в том, что немцы уничтожали чужое, а мы свое. И еще Манштейн не догадался награждать боевыми орденами «выдающихся смельчаков за отважные действия по уничтожению населенных пунктов».
Оставшихся и дождавшихся освобождения жителей тут же призывали в Красную Армию, где они считались людьми «второго сорта», попавшими под подозрение уже только потому, что проживали на захваченной врагом территории. Их использовали как пушечное мясо, зачастую не выдавая ни оружия, ни обмундирования. Вот свидетельство из письма домой немецкого солдата: «На вновь занимаемой территории Красная Армия призывала все население — мужчин и женщин. Сформированные из них трудовые батальоны используются для увеличения массы атакующих. Не имело значения, что эти призывники не обучены, большинство из них без оружия, а многие — без сапог. Взятые нами пленные говорили, что рассчитывают взять оружие у павших. Эти невооруженные люди, вынужденные идти в атаку, подозревались в сотрудничестве с нами и платили буквально своими жизнями за это подозрение».
Выгребали всех подчистую. Призыв осуществлялся распоряжениями командующих фронтами и армиями. За счет этих людей, призывавшихся, как правило, непосредственно в части, в значительной степени происходил недоучет советских безвозвратных потерь.
«Призывники с оккупированных, а особенно западных, областей расценивались как потенциальные предатели. Практически их гнали в атаку, как скот на бойню. Расчет был на то, что «черная пехота» только измотает немцев и заставит израсходовать запас боеприпасов, чтобы потом свежие части смогли заставить отступить противника с занимаемых позиций. Поэтому не выдавали несчастным ни обмундирования, ни винтовок. Зачем тратиться на тех, кому суждено погибнуть в первом же бою. И что погибнут — не беда, НКВД после войны меньше работы будет» (Б.В. Соколов, «Неизвестный Жуков»)
Так, к примеру, части 38-й армии генерала Москаленко в период 1–15 декабря «получили пополнение, в основном из мобилизованного местного населения освобожденной территории, общим количеством 18 000 человек в возрасте 18–45 лет». Через десять дней этих, не имеющих никакой военной подготовки людей бросят в бой в первом эшелоне. Соседи, 18-я армия, к середине декабря также «получила маршевое пополнение в количестве 11 631 человека… Пополнение продолжало поступать и во второй половине месяца».
У генерала Конева процесс превращения «шпака» в солдата вообще происходил молниеносно: «Мужчины освобожденных районов добровольно вступали в ряды регулярных частей, ведущих боевые действия с врагом. Например, только в одном селении Квитки около 500 мужчин влились в состав 180-й стрелковой дивизии и здесь же на окраине села вступили в бой с атакующим противником». И что, дивизия их всех вооружила? И где-нибудь учтены эти добровольцы?
Лишь единицам таких призывников суждено было уцелеть, стать «нормальными» солдатами и получить форму и оружие.
Пехотным начальникам все же было проще решать проблему доукомплектования. А вот кого, например, посадить за рычаги танка? Маршал И.И. Якубовский вспоминает об острой нехватке специалистов в 3-й гвардейской танковой армии: из тыла потоком шли эшелоны с новенькой боевой техникой, но без экипажей, а личный состав пополнялся, как и в других армиях, «главным образом за счет отмобилизованных в освобожденных районах».
Прорыв на направлении главного удара начался 24 декабря 1943 года. Вслед за разведкой боем была проведена мощная артиллерийская подготовка, начавшаяся залпом 3-й гвардейской тяжелой минометной дивизии. Из-за низкой облачности массированное применение авиации было исключено. Перейдя в атаку, войска главной группировки фронта быстро овладели опорными пунктами и узлами сопротивления противника на первой позиции и с ходу атаковали вторую. Здесь бои приняли более ожесточенный характер, движение стрелковых корпусов замедлилось. Чтобы быстрее завершить прорыв тактической обороны и вырваться на оперативный простор, в середине дня были введены в сражение обе танковые армии: в полосе 18-й армии — 3-я гвардейская генерал-полковника П.С. Рыбалко (6-й и 7-й гвардейские танковые, 9-й механизированный корпуса, 91-я отдельная танковая бригада), в полосе 38-й армии — 1-я танковая армия Катукова (11-й гвардейский танковый и 8-й гвардейский механизированный корпуса, 61-я гвардейская танковая бригада).
В результате их одновременного удара севернее и южнее Брусилова сопротивление противника было сломлено и к исходу дня прорыв тактической зоны обороны был завершен. Танковые армии продвинулись на глубину 15–20 км, а общевойсковые — до 10 км.
При состоянии немецкой обороны и общем соотношении сил было бы удивительно, если бы получилось иначе. Ведь в полосе шириной 18 км с советской стороны действовали 25 стрелковых дивизий, 3 танковых, 2 механизированных корпуса, 3 отдельные танковые бригады, 4 отдельных танковых и 2 отдельных самоходно-артиллерийских полка. Армии Москаленко и Катукова главный удар наносили в 7-километровой полосе, имея оперативную плотность 1200 метров на дивизию.
Всему этому великолепию противостояли 68-я пехотная, 8, 19-я и «психически травмированная» 25-я танковые дивизии, все вместе имевшие 190 боевых машин, а также 2-я танковая дивизия СС «Рейх».
Для Манштейна, отправившегося отмечать Рождество в 20-ю моторизованную дивизию, этот удар оказался неожиданностью: «Первые донесения о начале наступления противника по обе стороны от шоссе Киев—Житомир я получил, находясь в 20-й мотодивизии, расположенной за угрожаемым участком фронта в резерве… Вначале донесения не содержали особо тревожных сведений». К тому же фельдмаршал полагал, что танковая армия Рыбалко находится севернее, в полосе 13-й армии. А о 1-й танковой армии, скрытно переброшенной из резерва Ставки, вообще не имел информации. Не знал он и о появлении 18-й армии Леселидзе.
48-й танковый корпус продолжал в это время попытки прорваться на восток от Малина в тыл 60-й армии Черняховского.
«Все это, — делает вывод маршал Москаленко, — не оставляет сомнений в том, что противник не имел представления о действительных масштабах перегруппировки наших войск, а следовательно, не знал и ее целей».
