Все надеялись на благополучный исход боя. Но бой есть бой, в котором смерть находит свои жертвы. Сначала о потерях сообщил полковник Пияшев, затем комбат Кочетков, из строя выбыло также несколько танковых экипажей. Поступили тревожные сведения и из 2–го танкового батальона — тяжело ранен комбат Рафтопулло. Катуков приказал немедленно отправить его во фронтовой госпиталь. Командование батальоном принял комиссар Фрол Столярчук.
Бои у сел Ильково и Шеино были на редкость упорными. Немецкие танки то приближались к ним, то под напором огня обороняющихся откатывались назад. Неудачи на левом фланге заставляли немцев искать слабые места на правом. Они ударили у села Думчино. Но Катуков успел перебросить туда танковый взвод лейтенанта Кукаркина. И здесь атака была отбита.
Близилась ночь, а бой гремел не затихая. В 22 часа комбриг получил приказ Лелюшенко отвести бригаду на новый рубеж: немцы прорвались на Волховское шоссе, и корпусу грозило окружение.
Любой приказ — неожиданность, а такой — тем более, и реакция на него должна быть мгновенной. Бригада еще могла держаться, хотя немцы на отдельных участках вклинились в ее оборону, остервенело лезли на высоты, которые по нескольку раз переходили из рук в руки.
Под диктовку Катукова начальник штаба написал приказ об отводе бригады к Мценску под прикрытие более сильных танковых и мотострелковых групп.
— Вот, сволочь, прет без роздыху, — ругался Кульвинский. — Когда только у Гудериана иссякнут силы?
— Когда выбьем у него танки, — произнес комбриг. — Постарайся, Павел Васильевич, как можно скорее довести приказ до командиров частей и подразделений.
— Будет сделано!
Катуков торопился укрепиться на новых оборонительных позициях, на постройку которых была отпущена только одна ночь: утром противник может ударить еще более крупными силами.
И точно. Едва рассвело, как ожил фронт. Немцы повели наступление, стараясь в первую очередь сковать действия 4–й танковой бригады. Особенно упорно ломились они к деревне Фарафоново, где держала оборону рота легких танков и мотострелки. Как бы нужна была сейчас авиация для прикрытия! Увы, ее не было. Противник же группами до 17 самолетов бомбил наши боевые порядки. Зенитный дивизион не в состоянии был обеспечить всю глубину обороны с воздуха.
И все же, получив достойный отпор, немцы в середине дня 10 октября прекратили атаки.
— Выдохлись фрицы, что ли? — высказал предположение Бойко. — Что—то у них не клеится?
Катуков не разделял оптимистического тона своего комиссара. Немцы атаковали, но их атаки были лишь видимостью, отвлекающим маневром. Комбриг прищурил глаза:
— Сто против одного: противник где—то замышляет новую каверзу.
Погода ухудшалась с каждым днем. Распутица затрудняла продвижение войск, но Гудериану все же удалось протолкнуть 4–ю танковую дивизию Лангермана к Мценску. 2–я танковая армия за последние недели боев потеряла значительную часть своей техники. Русские «тридцатьчетверки» успешно жгли немецкие «Т—III» и «T—IV». Генерал Гудериан вынужден был признать, что борьба с русскими танками «Т–34» складывалась не в его пользу, подбить этот танк сложно, надо поразить мотор через жалюзи с тыльной стороны, а «для этого требовалось большое искусство». Да и пехота, наступая с фронта, при поддержке танков «наносила массированные удары по нашим флангам. Они кое—чему уже научились».
Выезжая к месту боев, командующий 2–й танковой армией не раз мог убедиться в превосходстве «тридцатьчетверок». Убедился он и в другом — «исчезли перспективы на быстрый и непрерывный успех».
Генерал даже написал доклад командованию группы армий «Центр» о сложившейся обстановке, предложил направить на фронт комиссию, в состав которой должны войти представители Министерства вооружения и танкостроительных фирм, конструкторы танков, с тем чтобы, осмотрев на поле боя русские и немецкие танки, решить вопрос об изменении конструкции танков «T—IV» и об ускорении производства крупных противотанковых пушек, способных пробивать броню танка «Т–34». Такая комиссия прибыла из Берлина во второй половине ноября 1941 года.
Неудачи на фронте безусловно сказывались на настроении не только немецких солдат, но и офицеров, многие из которых воевали в Польше, Франции, Бельгии, Голландии. Они помнят, как без особых хлопот прорывали «линию Мажино», как форсировали реку Маас. Это была своего рода прогулка по Франции. Сам Гудериан об этих боях писал так:
«Наступление 1–го пехотного полка и слева от него пехотного полка «Великая Германия» протекало, как на инспекторском смотре в учебном лагере. Французская артиллерия была почти полностью подавлена постоянным воздействием пикирующих бомбардировщиков. Бетонированные сооружения на берегу Мааса выведены из строя огнем противотанковых и зенитных пушек, пулеметы противника подавлены нашим тяжелым оружием и артиллерией. Пехота наступала на совершенно открытой местности, которая представляла собой широкий луг, однако, несмотря на это, потери были весьма незначительны. До наступления темноты удалось глубоко вклиниться в полосу укреплений противника. Войска получили приказ продолжать наступление всю ночь, и я был уверен, что они выполнят этот важнейший приказ».
[45]
А теперь у какой—то небольшой русской речки Зуша, к которой с большим трудом по раскисшим дорогам удалось подтянуть 3–ю и 4–ю танковые дивизии, наступление снова задерживается. Проклятая русская зима!
Потеснив батальон Тульского оружейно—технического училища, танковые войска Гудериана при поддержке мотопехоты двинулись по левому берегу Зуши к Мценску, до которого было немногим более четырех километров. На этом участке фронта главной целью стал Мценск.
На КП комбрига Катукова, расположенном в Подмонастырской Слободе, передали сообщение: немцы бросили по шоссе большое количество танков и пехоты, имея намерение окружить бригаду. Вражеский натиск возрастал с каждым часом. Подошел Кульвинский:
— Товарищ полковник, части сражаются в полуокружении. Надо отходить, промедлим — плохо придется!
— Знаю, — спокойно произнес Катуков, глядя в бинокль на автомобильный мост через Зушу, у которого то и дело рвались снаряды. — Приказа об отступлении у нас нет, к тому же противник не даст нам времени на планомерный отвод своих частей. Пока есть возможность, будем драться!
Сдерживать немцев становилось все труднее. Неожиданно танки противника прорвались к Мценску — создалась угроза тылу бригады. Надо было срочно сообщить об этом в штаб корпуса. Михаил Ефимович вызвал начальника связи капитана Г.Е. Подосенова:
— Григорий Ефимович, организуй—ка мне радиосвязь с Лелюшенко, и как можно быстрее.
Выслушав Катукова, комкор приказал продержаться до темноты, приказ на отход бригада получит позже.
Каждый фронтовик знает, что означает слово «продержаться». Если отдается такой приказ, значит, на каком—то участке фронта дела совсем плохие и, чтобы исправить положение, кто—то должен принять на себя неприятельский удар. В данном случае это должна была сделать 4–я танковая бригада.
