Додумать капитан не успел. Сверху послышался голос марсового матроса:
— Вижу на подходе пять посудин!
— Военные?.. — спросил Ендрих Асмус с невольной дрожью в голосе.
— Нет, купцы. Загружены под завязку. Еле ползут.
— Есть! — Обрадованный капитан польских корсаров дунул в свою дудку и скомандовал: — С якоря сниматься! Поднять паруса!
Сонный когг вмиг пробудился. Послышался топот многочисленных ног, заскрипели блоки, захлопали полотнища парусов. Флагман начал набирать ход.
Чужаки появились перед головным английским судном как черти из табакерки. Капитан знал, что их поджидают, но все равно проморгал тот момент, когда корсары вынырнули из-за нагромождения скал, поэтому невольно вздрогнул. Однако в следующий момент он уже отдавал приказания твердым, слегка хрипловатым голосом бывалого морского волка:
— Идти прежним курсом! Маскировку с орудий не снимать до моего приказа! Канониры готовы?
— Да, сэр!
— Пальники спрячьте! Они ничего не должны заподозрить.
Ендрих Асмус с удовлетворением осклабился — ох уж эти бритты... Мнят себя повелителями морей и океанов, перед которыми все встречные должны шапку ломать и разбегаться. «Волшебная труба» показывала, что купеческие суда англичан имеют всего по две пушки на носу и по одной на корме. Притом малого калибра. Из таких стволов можно лишь воробьев пугать.
Поляк знал, что из жадности купцы часто снимают с кораблей «лишние» по их понятиям орудия, чтобы побольше товаров загрузить, а значит, получить большую прибыль. Трудно сказать, на что они при этом надеются. Скорее всего, на авось. Авось пронесет. В большом караване такие штуки обычно проходят. Даже пять тяжело груженных посудин способны отбиться от одиночного капера. Но только не от эскадры Ендриха Асмуса. Капер зловеще ухмыльнулся и подмигнул Бобровичу.
— А ты сомневался, — сказал он лейтенанту, пробуя, свободно ли выходит из ножен сабля. С некоторых пор Ендрих Асмус, вместо привычного кутласса, стал носить карабелу. Этим он подчеркивал не только изрядно выросшее личное благосостояние, но и свое шляхетное достоинство.
Польские корабли летели под всеми парусами. Английский капитан бросил тревожный взгляд на корму: не покажутся ли вдали остальные восемь кораблей купеческого каравана, которыми командовал Уильям Борро? Они были гораздо лучше вооружены, чем те, которыми командовал он сам. Ведь на общем совете решили разделиться. Первые пять суден должны были послужить сыром в мышеловке, настроенной на изрядно надоевшего всему купечеству Лондона польского капера, который был большой помехой в весьма выгодной торговле с Московией. Остальные корабли под командованием Уильяма Борро (он и предложил этот план) должны подойти позже, когда завяжется драка.
Противники сближались. Англичане уже могли ясно различить торжествующие физиономии каперов, приготовившихся к абордажу.
— Пора! — сказал английский капитан. — Орудия к бою! — скомандовал он, и канониры быстро сняли брезент с пушек; их было больше, чем обычно; на этом настоял Уильям Борро, отвечающий за сохранность всего каравана. — Товсь! Пли!
Ендрих Асмус не поверил своим глазам. Толстые, упитанные жертвы, приготовленные к закланию, вдруг утратили показную покорность, строптиво взбрыкнули, окутавшись пороховым дымом, и грохот орудийных выстрелов заглушил слова команд. Висевшие на вантах каперы посыпались на палубу как горох.
— Езус Мария! — Кшиштоф Бобрович перекрестился.
— Англичане думают, что они хитрецы! — прокричал Ендрих Асмус. — Верх все равно будет за нами! — Он засвистел в свою дудку. — Боцман, подсыпьте им железного гороха! Огня!
— Есть, капитан!
Спустя какое-то время и пиратские корабли окутались дымом — это громыхнули орудия двух коггов. Польские пинки от выстрелов англичан сразу разлетелись в разные стороны как птицы на току, испуганные котом, и теперь занимали более удобные позиции, поэтому к стрельбе не были готовы.
Залп корсаров не остался без ответа — снова заговорили орудия английских купцов. Баталия разгоралась. Дымовая завеса скрывала очертания маневрирующих суден, и временами только огненные всполохи у дульных срезов орудий подсказывала противникам местоположение вражеского корабля. Сражение постепенно смещалось в сторону чистого от порохового дыма пространства — и каперы, и англичане опасались нечаянно поразить своих.
Купцы огрызались достаточно эффективно: один польский пинк вообще вышел из боя и с трудом держался на плаву, а на втором ядро срубило грот и теперь матросы, путаясь в снастях, пытались столкнуть обломки мачты за борт. Только незыблемые, как скалы, когги продолжали стрелять, целясь по парусам, чтобы ограничить англичанам маневр. Бить по корпусам купеческих суден Ендрих Асмус запретил. Иначе какой смысл был затевать всю эту возню; каперам нужны были не обломки грузовых посудин, а их набитые товарами трюмы.
— Абордажная команда готова? — спросил Ендрих Асмус.
— Ждут приказ, — ответил Бобрович.
— Передай на остальные суда — идем на абордаж! Мы уже в достаточной мере потрепали англичан.
Кшиштоф Бобрович прокашлялся — в глотке першило от дыма. Он открыл было рот, чтобы отдать приказ второму помощнику, возглавлявшему абордажную команду, да так и застыл, словно вмиг обледенел. Из дымной пелены один за другим выплывали еще корабли под английским флагом, всего восемь штук. Из них три каракки
[105]
. Каждая из них была не меньше когга, а из открытых орудийных портов выглядывали пушки большого калибра. Суда подковой охватывали место баталии и готовы были в любой момент открыть огонь.
— Капитан! — наконец прокаркал Бобрович.
— Что там у тебя? — недовольно спросил Ендрих Асмус и обернулся.
— Посмотри...
Разверзнись в этот момент море и возникни перед взором Тартар, и то капитан поляков не был бы так сильно ошеломлен. Ему хватило одного мига, чтобы оценить ситуацию. Пиратские суда не могли ни быстро уйти, потому что часть парусов на них была убрана, ни эффективно сразиться. Англичане были способны первым же залпом отправить на дно изрядно пострадавшие в баталии пинки, да и век коггов был недолог. Капитан Уильям Борро, возглавлявший английскую эскадру, был опытным моряком и, пользуясь замешательством противника, первым делом отрезал ему все пути к отступлению.
— Надо сдаваться, капитан... — На Кшиштофа Бобровича жалко было смотреть; он весь дрожал и едва не плакал. Не от страха, нет, — от огромного разочарования.
— К дьяволу! — взревел Ендрих Асмус; у него взыграло его шляхетное самолюбие. — Молчать! Еще одно слово, и я пристрелю тебя как шелудивого пса! Прорвемся! — Он снова засвистел в дудку: — Поднять паруса! Канониры, к орудиям!
