Пришлось Голштинцу сбавить ход и надеть на себя привычную маску мрачной задумчивости. Он опустил голову и на мир начал смотреть исподлобья. Но когда ему попался на глаза Смага, подавший условный знак, что все идет по плану, Карстен Роде даже тихо заскулил сквозь крепко сжатые зубы от щенячьего восторга, рвущегося наружу. Настроение ему не испортил даже королевский указ, где черным по белому было написано, что за тысячу талеров он обретет свободу.
Он не поверил указу. Его уже раз обманули, и теперь Карстен Роде подозревал, что таким образом кто-то из смекалистых чиновников Фредерика пытается подобраться к его сбережениям, спрятанным у негоциантов Ганца и Пола Беренберга. Тысяча талеров для Голштинца были не деньги, но даже если бы они лежали у него под подушкой, и то он не отдал бы их в королевскую казну.
Удивляло лишь то обстоятельство, что указ доставил лично сам Педер Окс, главный советник короля. Это настораживало, и Карстен Роде сразу же изобразил приличествующее моменту отчаяние. Адмирал сказал, что у него нет такой большой суммы и что он напишет письмо царю Ивану Васильевичу. Уж царь-то обязательно внесет требуемую сумму за своего «морского атамана».
Педер Окс быстро согласился на это предложение и заявил, что завтра к нему прибудет королевский курьер, который и доставит письмо по назначению. Так что пусть адмирал прямо сейчас садится за письменный стол и сочиняет свое послание. Такая милость еще больше удивила и насторожила Карстена Роде. Королевский курьер! Видимо, Педер Окс не мог даже предположить, что Карстену Роде были известны порядки в дипломатической службе короля Дании. Он знал, что королевский курьер — всегда дворянин высокого звания — НИКОГДА не опустится до положения обычного почтальона. Для него это унизительно, и даже король не мог позволить себе так обойтись со своим высокородным подданным. Подобные письма отправлялись по купеческой почте, в частном порядке.
Были еще почты городские и королевские. Но городская почта не имела возможности доставить письмо в Московию. Гонцы не получали жалованья. Они верхом или пешком в установленные сроки доставляли по назначению корреспонденцию городского магистрата, равно как письма и посылки горожан, с которых взимали за это плату.
Что касается государственной почты, то королевские курьеры на лошадях развозили по стране лишь указы и распоряжения правительства. Под страхом смертной казни им запрещалось выполнять поручения частных лиц. Они образовывали отдельную, замкнутую касту. Попасть в нее значило обрести особое доверие государя. Королевский курьер готов был положить свою жизнь, лишь бы письмо не попало в чужие руки.
Педер Окс и сопровождавшие его офицеры ушли, и Карстен Роде остался наедине со своими мыслями. Как это ни удивительно, те совершенно не касались королевского указа, который валялся на постели, куда его небрежно бросил корсар. Уже вечерело, и Голштинец начал переодеваться, будто решил отойти ко сну. Однако это переодевание выглядело несколько странным. Он освободился от нижнего белья и натянул на себя рейтузы в обтяжку и тонкую шелковую рубаху. Облачившись таким образом, Карстен Роде уселся возле камина и начал ждать, от нетерпения ерзая на табурете.
Обычно его запирали снаружи — накладывали массивный засов и вешали замок. Дверь в комнате тоже была необычной — из толстых дубовых досок. А на окнах стояли решетки. Так что побег, по идее, был невозможен, тем более, что узилище корсара находилось на уровне четвертого этажа, а за дверью стоял часовой.
Но нет таких тюрем, из которых невозможно сбежать. Ближе к полуночи, когда горожане уже спали крепким сном, а ночные сторожа на время прекратили свой обход улиц, чтобы смочить горло глотком пива и выкурить трубку, в каминной трубе послышался шорох, и прямо перед носом Голштинца появилась веревка с привязанным к ней камнем.
Бросив последний взгляд на комнату и потушив свечу, Карстен Роде забрался в камин и начал подниматься вверх, держась за веревку, на которой через равные промежутки были навязаны узлы. Адмиралу пытались помогать, но безуспешно. Он время от времени застревал в трубе, и ему приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы выбраться. Голштинец мысленно поблагодарил Господа за то, что часто вынужден был жить впроголодь; из-за этого сильно похудел. Будь он в своей прежней форме, ему никогда бы не удалось протиснуться в узкое жерло дымохода.
«Хорошо еще, что все это не в Дитмаршене», — невольно подумал Карстен Роде. В его родных местах кладка печных трубых значительно уже, там даже трубочисты требовались маленького роста. В подмастерья обычно отдавали мальчиков-сирот в возрасте от четырех лет. Нужно было залезть в трубу и поскоблить ее скребком или щеткой. Но дети на первых порах боялись. Обычной практикой считалось зажечь немного соломы в камине, чтобы вынудить малыша двигаться вверх. Нередко можно было застрять в трубах, сорваться вниз или погибнуть прямо в трубе, задохнувшись от пыли.
Трубу в комнате Карстена Роде чистили давно. Он чертыхался и сетовал на свою глупость, что не пригласил вовремя трубочиста. Приходится теперь дышать сажей, которая забила нос и скрипела на зубах. Но вот наконец вверху блеснула одинокая звездочка и раздался тихий голос Гедруса Шелиги, показавшийся ему ангельским:
— Эй, адмирал, как ты там?
— Н-нормально... — ответил сквозь зубы Голштинец, продираясь из последних сил через наросты сажи.
Вскоре он уже смог дотянуться до края трубы, а там сильные руки Гедруса Шелиги выдернули его наружу словно пробку из бутылки. У Карстена Роде не было сил даже порадоваться. Он уцепился за конек черепичной крыши и какое-то время лежал, пытаясь отдышаться.
— Надо торопиться, — сказал Литвин. — Пока вроде все чисто, но нам лучше будет, если мы смоемся отсюда побыстрее. Луна поднимается...
— А где твоя деревянная нога?
— Выбросил. Отросла новая, настоящая. Капитан Морской Пес излечил меня английским элем... — Гедрус Шелига весело осклабился.
Он испытывал огромное облегчение. Адмирал обрадовался встрече, значит, даже не подозревает, кто его предал. В ответ Голштинец понимающе улыбнулся; как он и подозревал, длинный плащ Литвин надел для того, чтобы скрыть подвязанную к бедру ногу. Это был известный трюк. Иногда им пользовались отставные матросы, чтобы вызвать жалость у людей и насобирать денег на выпивку.
По крышам они добрались до параллельной улицы и спустились вниз по веревочной лестнице. Там уже их ждал Смага, готовый убить любого, кто надумает помешать бегству адмирала.
Так, без приключений, удалось добраться до гавани. На пристани Карстен Роде попал в богатырские объятия Капитана.
— Уж и не чаял увидеть... — басил тот, лобызая Голштинца. — Ну у тебя и вид, — сказал он, наконец заметив, что адмирал черный, как эфиоп, и рассмеялся с явным облегчением. — Эй, нам пора! — всполошился Капитан, завидев у берега шлюпку с четырьмя гребцами.
Когда шлюпка с беглецом отчалила, Морской Пес крикнул:
— Не забудь, что я тебе сказал!
— Спасибо, друг мой сердечный! — ответил Карстен Роде. — Я все запомнил. Не забуду. Прощай. Может, когда свидимся...
