…
Согласно данным Pew Research, в 2009–2011 гг. рост неравенства в США продолжился. За этот период стоимость 7 % богатейших домохозяйств увеличилась на 28 %, в то время как остальных 93 % снизилась на — 4 %. В результате доля этих 7 % в общей стоимости домохозяйств поднялась с 56 до 63 % [389].
Б. Обама оказался заложником тех самых сил, о которых писал еще Д. Харви: «Союз сил, которые нам удалось консолидировать, и большинство, которое нам удалось возглавить, оказались настолько сильны, что последующие поколения политиков не смогут игнорировать это наследство. Возможно, самое большое проявление их успеха состоит в том, что как Клинтон, так и Блэр находились в ситуации, в которой оставленное им пространство для маневра оказалось так мало, что они не слишком много могли сделать и, вопреки собственному верному инстинкту, обязаны были поддерживать процесс восстановления правящего класса» [390].
Невозможность решения проблемы неравенства законодательным путем неизбежно толкает Америку к обострению классовых отношений. И разжигаются они не критиками существующей системы, а ею самой. Чрезмерная концентрация богатства в руках немногих сама по себе является актом агрессии против общества. Классовая борьба в этих условиях становится формой коллективной самозащиты, в противном случае начинается внутреннее саморазрушение общества.
Волки Гоббса
Законы регулируют лишь малую толику повседневной рыночной деятельности. Потеря доверия ощутимо подрывает способность нации к ведению бизнеса… Государственное регулирование не может заменить честность.
А. Гринспен [391]
Одним из «условий нормального функционирования рыночного капитализма, которое не часто увидишь в перечнях факторов экономического роста и повышения уровня жизни, является доверие к слову, данному другими, — отмечает А. Гринспен. — В условиях верховенства закона у каждого есть право на судебное исполнение договоренностей, однако, если судебного решения потребует значительная часть заключенных договоров, судебная система захлебнется, а общество не сможет следовать принципу верховенства закона» [392]. Последователь неолиберальной школы Д. Лал поясняет: «Чтобы сократить транзакционные издержки «полицейского» характера, связанные с безудержно эгоистическим поведением, капитализм всегда нуждался в моральном стержне» [393].
Без доверия, утверждает бывший глава ФРС, «разделение труда, принципиально необходимое для поддержания нашего уровня жизни, было бы невозможным …» [394]. «Доверие, — по словам Ф. Фукуямы, — подобно смазке, которая делает работу любой группы или организации более эффективной» [395].
Однако, как отмечает Д. Стиглиц, господствовавший последнюю четверть века в США «жесткий индивидуализм в сочетании с явно доминирующим материализмом привел к подрыву доверия», а последовавший кризис окончательно «обнажил не только недостатки основной экономической модели, но и недостатки нашего общества. Слишком многие получали в нем преимущества за счет других. Чувство доверия было утрачено» [396].
По мнению А. Гринспена, основной причиной утраты доверия были участившиеся случаи мошенничества: «Мошенничество разрушает сам рыночный процесс, поскольку он невозможен без доверия участников рынка друг другу» [397]. При этом Гринспен заявляет, что: «никакой необходимости в законе о борьбе с мошенничеством не было…» [398]. Рынок должен все отрегулировать сам, считает А. Гринспен. Как последовательный либертарианец он основывал свое мнение не на моральных, а на чисто практических соображениях — доверие определяется лишь заинтересованностью контрагента в сделке и его репутацией [399]. Мошенники являются исключением из правил, и своими действиями они подрывают свою репутацию, полагал Гринспен, и, следовательно, рано или поздно с ними просто перестанут иметь дело.
В отличие от бывшего главы ФРС, Ф. Фукуяма, изложивший свой взгляд на проблему в книге «Великий разрыв» еще в 1995 г., связывал утрату доверия, прежде всего, с деградацией социального капитала . Обосновывая его ценность, Фукуяма писал: «моральные ценности и общественные правила не просто деспотические ограничения выбора, налагаемые на индивида, а скорее необходимые условия совместной деятельности любого типа». Как физический и человеческий капитал, «социальный капитал производит богатство и, таким образом, является экономической ценностью национальной экономики. Он является также предпосылкой всех форм совместного предпринимательства, которые существуют в современном обществе…» [400].
Причину деградации социального капитала Ф. Фукуяма находил в распространении «культуры крайнего индивидуализма» . Автор «конца истории» на этот раз приходит к выводу, что «лозунг «Пределов нет» оказывается сомнительным… Общество, ориентированное на то, чтобы постоянно действовать наперекор нормам и правилам во имя роста индивидуальной свободы выбора, окажется все более и более дезорганизованным, атомизированным, изолированным и неспособным выполнять общие цели и задачи» [401].
Культивирование радикального индивидуализма — все большей свободы, на практике реализуется в виде все большей концентрации капитала. «Проводимая в США политика, — отмечает в этой связи Дж. Сакс, — все чаще позволяет корпоративным прибылям доминировать над всеми другими устремлениями: честностью, справедливостью , доверием. .» [402]. Ничто не дается бесплатно, концентрация физического, финансового капитала осуществляется за счет исчерпания социального.
Своей кульминации этот процесс достиг к началу 2000-х гг. Д. Стиглиц находил причины роста мошенничества и утраты доверия в этот период именно в моральной деградации финансовой и политической элиты американского общества. В качестве примера он приводит заявление главы Goldman Sachs Л. Бланкфейна, который «утверждал, что он всего лишь делал «работу Бога», и при этом он и другие ему подобные отрицали, что в их действиях было предосудительное, возникало ощущение, — замечал в связи с этим нобелевский лауреат, — что банкиры живут на другой планете. По крайней мере, они пользуются явно другими моральными ориентирами » [403].
Одну из главных причин моральной деградации американской элиты Д. Стиглиц находил в крахе ее морального оппонента — Советского Союза:
«Основные экономические и политические права перечислены во Всеобщей декларации прав человека. В ходе этих дебатов Соединенные Штаты желали говорить только о политических правах, а Советский Союз только об экономических… После краха Советского Союза права корпораций стали приоритетными по сравнению с базовыми экономическими правами граждан… ». «За период американского триумфа после падения Берлинской стены… Экономическая политика США в меньшей степени основывалась на принципах, а в большей на своих корыстных интересах или точнее, на симпатиях и антипатиях групп с особыми интересами, которые играли и будут играть столь важную роль в формировании экономической политики» [404].
