Но это лишь симптомы болезни, а не причины. Чиновники и суды живут не изолированно от общества, а являются его частью, и в силу своего положения они являются заложниками и одновременно проводниками тех настроений и идей, которые господствуют в нем. Зерна этих настроений были брошены в российскую почву в 1990-е годы в виде идей крайнего либерал-фундаментализма. Сущность последнего наглядно передавала Н. Кляйн, отмечая, что «Россия в большей мере, нежели Чили, была практическим осуществлением этой идеологии, предвестником ситуации: «стань богатым или умри»…» [568]. На практике в российских условиях эта идея зачастую приобретает более упрощенную формулу: «урви или умри».
…
Россия занимает одно из ведущих мест в мире по уровню социального неравенства, в то же время, по данным Всемирной Организации Здравоохранения, средняя продолжительность жизни российских мужчин в 2006–2010 гг. была самой короткой среди всех обследованных 53 стран Европы и Средней Азии [569]. Одновременно Россия занимает первое место в мире по количеству самоубийств среди детей и подростков [570].
Запад
Если Америка — это еще не все, то без нее все равно ничего не происходит.
Г. Мартин, Х. Шуманн [571]
Япония
Территориально и культурно Япония, конечно, относится к Востоку, но по уровню экономического развития, несомненно, к Западу. И это сочетание делает ее пример показательным для всего дальневосточного региона.
Япония долгое время являлась мировым символом экономического чуда. «Чудо» началось в 1956–1973 гг., когда среднегодовые темпы роста реального ВВП Страны восходящего солнца, составляли 9,3 % [572]. По уровню ВВП Япония скоро вышла на второе место в мире. В основе японского чуда лежала собственная модель развития, которую в той или иной мере впоследствии переняли почти все будущие Азиатско-Тихоокеанские Тигры. В основе этой «азиатской» модели лежала с одной стороны централизованная экспортно-ориентированная, защищенная протекционистскими мерами экономика, а с другой культурная модель «страны-нации», напоминавшая традиции XVII в. кокутай («тело государства») и сакоку (самоизоляции) в ХХ веке. Быстрая прибыль в данной модели играла второстепенную роль, а главную — долгосрочное опережающее развитие. Такая экспортно-мобилизационная модель позволяла в полной мере использовать потенциал главного ресурса развития азиатско-тихоокеанского региона — дешевую и трудолюбивую рабочую силу: в Японии среднегодовое количество рабочих часов (для производственных рабочих на предприятиях с 30 и более работниками) в 1960-х гг. составляло 2484 часа! И эта потогонная система работала с интенсивностью и отдачей в несколько раз более высокой, чем на американских заводах [573]!
Рынок в «корпорации» Japan, Inc имел подчиненное положение, главное место в ней занимало легендарное МВТП — Министерство внешней торговли и промышленности, опиравшееся Кейрецу, или возглавляемые банками корпоративные группы, проводившие целенаправленную и согласованную экономическую политику. На низовом уровне японцы, по словам председателя судостроительной компании «Мицуи Дзосэн» И. Ямасита, «возродили старую общину на своих промышленных предприятиях» [574]. Персонал ключевых крупнейших японских фирм, представляющих 20 % всей рабочей силы страны, работал на условиях пожизненного найма. Национальный общинный дух сохранялся даже на высших ступенях социальной лестницы, не случайно Япония имеет один из самых низких в мире уровней социального неравенства.
Источником роста японской экономики был американский рынок и американские технологии. Н. Гарделье, администратор Института национальных стратегий США, замечал в связи с этим: «Подписав менее, чем за 25 лет, 32 тысячи контрактов о передаче технологий на общую сумму 9 млрд долларов, мы продали японцам все наши знания… японцы, благодаря использованию наших же знаний, продали только в 1986 г. нам товаров на 58 млрд долл. больше, чем у нас приобрели» [575]. Но японцы шли дальше — десятки тысяч японских студентов обучались ежегодно в американских вузах, сотни японских ученых работали в ведущих научных организациях США. Журнал «Форчун» в те годы писал: «Японские ученые работают в США, принадлежат к крупным фирмам. Вернувшись домой, они прихватят освоенную в Америке передовую технологию и превратят ее в дополнительный сокрушительный экспорт» [576]. И японцы действительно сделали это, создав свою научную базу: в 1986 г. экспорт японской технологии почти сравнялся с импортом зарубежной. Патентное бюро США выдало японцам 14 тыс. патентов, немцам — 7 тыс., англичанам ~3 тыс. Сами американцы получили 38 тыс. патентов [577].
Успех японцев возродил в них чувство, воспитанное синтоизмом, фактически утверждавшим принцип превосходства японцев над всем человечеством. Не случайно, указывая на почти треть зданий в центре Лос-Анджелеса, скупленных японцами, японский миллиардер С. Кубаяси заявлял: «Война с американцами, которую я не прекращал в душе и после 1945 г., наконец-то завершилась успешно» [578]. В 1986 г. премьер-министр Японии Накасонэ объявит своим коллегам по правящей партии: «В настоящее время японское общество поднялось на высокий образовательный и интеллектуальный уровень, который намного превосходит средний уровень в США…» В 1986 г. 71 % японцев был уверен в своем качественном превосходстве над людьми других национальностей. В 1978 г. таких японцев было 65 %, а в 1957-м — 47 % [579].
Однако именно в это время начался закат экономического чуда Страны восходящего солнца, причиной тому стал устойчивый профицит торгового баланса экспортно-ориентированной страны, который привел к росту курса йены почти в два раза к середине 1980-х. Сильная иена, или endaka , возникшая с отменой Бреттон-Вудских соглашений, придавила экспортные отрасли и подтолкнула отток производственных мощностей из Японии. Очередной удар иена получила в 1985 г. с подписанием соглашения Plaza Accord, девальвировавшим американский доллар, но это было только началом.
С падением Советского Союза Соединенные Штаты лишились своего врага, а «отсутствие общего врага, объединявшего союзников, — отмечает С. Хантингтон, — неизбежно ведет к обострению противоречий между ними». На причину обострения указывали американские аналитики: «Вашингтон хотел видеть Западную Европу и Японию достаточно сильными помощниками в борьбе против Советского Союза; но он не желает видеть их сильными настолько, чтобы дать им возможность бросить вызов американскому лидерству» [580]. В итоге, отмечает Дж. Стиглиц, «мы фактически потребовали от Японии принять наш стиль капитализма» [581].
…
Первая подобная попытка была сделана сразу после Второй мировой, когда Соединенные Штаты попытались было приблизить системы Японии и Германии к англо-американской модели [582], однако быстро отказались от этой затеи. Американские стратеги поясняли, почему: «В условиях, когда вся Япония и большая часть Германии с середины 50-х годов находились в зоне влияния США, баланс сил был настолько против Советского Союза, что Москва имела очень малые шансы выиграть холодную войну…» [583]. Для победы над СССР Америке нужны были сильные союзники.
