Правительство снова возглавил Л. Блюм, который повторил свои чрезвычайные меры: введение прогрессивного налога на крупный капитал в размере от 4 до 17%, выпуск государственных займов и установление контроля над переводом капиталов за границу. Меры были утверждены палатой депутатов, но вновь заблокированы сенатом, и Блюм снова подал в отставку.
Народный фронт к тому времени из-за разногласий между партиями фактически перестал существовать. В частности, ФКП, неуклонно поддерживая правительство, тем не менее по мере обострения кризиса требовала все более решительных действий. В свою очередь, СФИО подобно всем остальным европейским партиям социал-демократического толка на практике следовала либерал-националистической политике и не могла принять мер, предлагаемых ФКП.
В итоге Народный фронт хоронил экономический коллапс его социальной политики, не поддержанной решительными мерами. До конца 1937 г. правительство должно было выплатить 23 млрд. франков. А в казне было 6,5 млрд. Недобор по косвенным налогам в апреле составил 251 млн. франков — в обстановке общественной неустойчивости, отмечает А. Шубин, французы не спешили платить налоги
{569}.
Положение коммунистов усугублялось «политическими процессами», начинавшимися в СССР. Р. Роллан писал, что резонанс московских процессов «во всем мире, особенно во Франции и Америке, будет катастрофическим». Он предлагал направить Сталину письмо и попытаться заставить его задуматься, «какие плачевные последствия для «Народного фронта»… для совместной защиты Испании будет иметь решение, приговаривающее осужденных к смертной казни»
{570}. О. Бауэр сокрушался: «Обвинения на московских процессах подорвали доверие к Советской России»
{571}. По мнению К. Макдермотт и Д. Агню, «варварство репрессий заставило отшатнуться либералов и социалистов»
{572}.
На международной арене СФИО продолжало поддерживать «политику невмешательства» в испанские дела, «умиротворения агрессоров». По мнению А. Шубина, «эта моральная капитуляция перед лицом фашизма, активно боровшегося против Испанской республики, разложила французский Народный фронт сильнее, чем экономические проблемы. Стало ясно, что французский Народный фронт не готов к более глубоким преобразованиям и, следовательно, не имеет перспективы. Дальше можно было только отступать. В результате Блюму пришлось бесславно уступить власть либеральным партиям, а сторонники Народного фронта были деморализованы. С момента начала «невмешательства», а не после «паузы» Блюма, начинается агония Народного фронта во Франции»
{573}. Последним камнем на могиле Народного фронта стала поддержка СФИО подписанного Даладье Мюнхенского сговора
{574}.
На смену Народному фронту пришло правоцентристское правительство Э. Даладье. Он сразу взял курс на мобилизацию власти. Это вызывало взрыв возмущения у бывших неудачливых правителей Франции оказавшихся среди оппозиционеров. Блюм провозглашал: «неслыханно… требовать этой деспотичной власти от имени правительства, непредусмотрительность и слабость которого проявились на глазах у всех»
{575}. 11 апреля 1938 г. Даладье обосновывая на заседании кабинета свои претензии тем, что: «страна утомлена и она выметет всякое слабое и колеблющееся правительство»
{576}. Получив чрезвычайные полномочия, правительство Даладье повысило налоговое обложение трудящихся, провело третью девальвацию франка, ревизовало закон о 40-часовой рабочей неделе и обрушилось с репрессиями на стачечников
{577}.
На горизонте уже маячила война. Даладье в то время говорил своему сотруднику П. Лазарефу: «Наступил момент настоящего и добровольного национального союза… Война или мир? Я действительно верю, что можно еще избежать войны, если Франция создаст у себя единый фронт. Если газеты не прекратят свою полемику и свои неосторожные акции, то я решительно настроен использовать твердость… Я заставлю замолчать прессу. Она говорит слишком много глупостей, а время пришло слишком серьезное, чтобы позволить ей это делать»
{578}. Даладье требовал предоставления ему чрезвычайных полномочий: «Яне верю, что возможно с помощью нормальной процедуры бороться против государств, которые… имеют перед нами преимущество в быстроте и в абсолютной тайне. Как спасти демократию? Как спасти Республику?»
{579}.
У. Черчилль предлагал французам свой рецепт: «Многие страны, не исключая нашу собственную, склонны рассматривать французов как пустую, капризную, истеричную нацию. На самом деле это одна из наиболее серьезных, трезвомыслящих, несентиментальных, расчетливых и цепких наций на земле. В настоящий момент все французы — от воинствующих монархистов до воинствующих коммунистов — твердо уверены в том, что Францию необходимо защищать, и в том, что та свобода, которую французский народ завоевал в революции, не будет нарушена или ограничена ни изнутри, ни извне. Франция всегда была щедра на кровь своих сыновей, но она терпеть не может платить налоги. Британцы прекрасно платят налоги, но недолюбливают муштру… Французы не имеют ничего против муштры, но избегают налогов. И, тем не менее, обе нации могут сражаться, если убедятся в том, что нет другого способа выжить; но в таком случае у Франции было бы маленькое активное сальдо, а у Британии — маленькая армия»
{580}.
У. Черчилль судил о французах на примере Первой мировой войны, когда французы действительно продемонстрировали высокий боевой дух. Однако со времен Первой мировой ситуация кардинально изменилась. Франция не желала воевать, а Англия уже не могла финансировать новую коалицию.
Несмотря на поражение социалистической революции во Франции, костяк Народного фронта, главным образом в лице коммунистов, не исчез — после разгрома Франции он ушел в движение Сопротивления, став его главной движущей силой. Не случайно коммунистов называли «партией расстрелянных», они понесли самые большие потери в годы Сопротивления. Консерваторы, в лице Папена и его соратников, перешли в лагерь фашистов.
Победа СССР во Второй мировой войне придала новую силу социальному движению в Европе. Завоевания Народного фронта были восстановлены и положили начало социальному государству во Франции.
И ВСЕ-ТАКИ ОНА ВЕРТИТСЯ?
Провал социал-демократических экспериментов в Германии и Франции, неуверенное равновесие, достигнутое в Англии, казалось, ставили крест на социал-демократических идеях. В Европе господствовали фашиствующие режимы. Однако на окраине этого бурлящего политэкономического моря взрастали примеры, которые все же внушали какую-то надежду.
Они появились в скандинавских странах, сохранявших нейтралитет во время Первой мировой. За годы войны прежде нищие нейтральные страны резко улучшили свое экономическое положение за счет торговли с обоими воюющими сторонами. Мало того, они даже сделали территориальные приобретения. Например, Дании Версаль вернул потерянные в 1864 г. Шлезвиг и Гольштейн.
