Откуда такая неожиданная щедрость и уступчивость к фашистскому диктатору? Ответ, по мнению Я. Шахта, таился в том, что «Веймарская республика не устраивала некоторые страны Запада из-за заключенного Рапалльского договора. Поэтому на все просьбы и предложения Веймарской республики эти страны отвечали «нет». Но когда к власти пришел Гитлер, все изменилось…».
Когда вопрос с долгами и репарациями был решен, осталось найти деньги для реализации планов возрождения экономики. Их источниками мог стать либо печатный станок, либо новые займы. Но здесь существовали серьезные ограничения. Еще по плану Дауэса предусматривалось сохранение независимости государственного банка только при условии соблюдения установленных размеров кредита и норм оплаты государственных векселей.
Наступало время Я. Шахта. У. Додд характеризовал его в конце 1933 г.: «Вопреки мнению о нем (Я. Шахте), распространенному у нас в Америке, я поражаюсь этому выдающемуся финансисту и восторгаюсь его способностями. Он так умело распоряжается германскими активами и пассивами, что при незначительных золотых фондах успешно поддерживает курс марки на уровне паритета и не допускает застоя в деловой жизни страны»
{835}. Основными инструментами финансовой политики Я. Шахта стала комбинация государственной монополии, элементов отсроченной инфляции, частных и инвестиционных денег. В частности:
— в качестве денежных суррогатов использовались так называемые «векселя Мефо»
[107]
, участниками которых были крупнейшие фирмы Круппа, Сименса и т.д…. выполнявшие заказы по поставке оружия. Векселя снабженные двумя «хорошими» подписями, рассматривались как торговые векселя и принимались государственным банком, для которого они служили основой для эмиссии кредитных билетов. «Векселя Мефо» по своей сущности были не чем иным, как вариантом частных инвестиционных денег. Опыт в этом был, до «векселей Мефо» существовали еще с 1932 г. — «векселя по трудоустройству» для финансирования общественных работ. За 1934–1939 гг. из 101,5 млрд. марок расходов немецкого бюджета не менее 20 млрд. представляли собой векселя Мефо;
— в 1937 г. была ликвидирована независимость госбанка и прекращен свободный обмен марки, прекращались полномочия базельского банка Международных расчетов, созданного Антантой, для контроля финансовой системы Германии до выплаты всех репараций;
— с 1938 г. стала использоваться отсрочка платежей (просроченная кредиторская задолженность), которая оформлялась в виде «денежных переводов за поставку», вместо денег государство расплачивалось с поставщиками «денежными переводами» сроком на 6 месяцев, которые предприятия могли закладывать государственному банку в качестве кредитного обеспечения. Всего за год таких переводов было выплачено более чем на 6,5 млрд. марок;
— после ухода Я. Шахта в 1939 г. были применены «налоговые квитанции», когда 40% стоимости заказа государство оплачивало «налоговыми освобождениями», которые могли взаимозачитываться. Всего до начала войны «квитанциями» было выплачено 4,8 млрд. марок;
— и конечно же, использовался кредит. В конце 1932 г. совокупный государственный долг Германии составлял 8,5 млрд. марок, или 15% всех денег. На вопрос У. Додда, где немцы взяли деньги, Шахт ответил: «Достать деньги теперь несложно. Мы всего лишь печатаем бумажные знаки и обеспечиваем быстрое обращение их, тем самым поддерживаем и занятость. Вот и все»
{836}. К 1939 г. государственный долг вырос до 47,3 млрд. марок или 43,3% всех денег находящихся в обращении;
— Кроме этого государство переводило часть краткосрочных долгов в долгосрочные, этому служили такие меры, как консолидация и рефинансирование невыплаченных коммунальных долгов; принятие закона о займе, гарантировавшего твердые дивиденды (проценты) и т.д.
Одновременно с мерами финансовой политики, вводился строгий режим экономии, который начался с замораживания тарифных ставок заработной платы на уровне кризисного 1932 г. Когда инфляционное финансирование экономики вызвало рост цен, а попытки сдержать их привели к исчезновению товаров первой необходимости, в стране фактически была введена карточная система в виде «постоянных списков потребителей». С 1936 г. был введен строгий контроль за ценами, по сути, они стали назначаться специальным комиссаром по ценам. Были введены нормы расхода товаров.
Было резко ограничено потребление. Семьи, имеющие излишки, должны были сдавать их на помощь безработным, официальные заявления гласили, что отныне не должны иметь «случаи накопления излишков сверх нормальных потребностей семьи», «надо отказываться от накоплений такого рода»
{837}. Сокращались социальные выплаты; так, суммы, предназначенные для выплат безработным, были сокращены с 434 млн. марок до 200 млн. Средняя пенсия с 39 до 25 марок и ниже
{838}.
Прямое снижение зарплат на 10–30% углублялось ростом налогов и инфляции. Налоги на рабочего после прихода Гитлера возросли с 15–19% до 25–32%
[108]
, кроме этого были еще и местные налоги. С другой стороны, четверть зарплаты конфисковалось на рынке в результате повышения цен на продукты питания. В результате за первый год правления Гитлера зарплата снизилась на 20–30%, а по сравнению с докризисным 1929 г., более чем на 50%. Средний недельный заработок упал с 42,2 марки в 1929 г., до 21,6 марки в конце 1933 г., при этом 22% рабочих получали от 12–18 марок, а 26% — не больше 12 марок
{839}.
Бюджет рабочего был на 44% ниже нормального прожиточного уровня и не намного отличался от пособия по безработице
[109]
. Геббельс, отмечая этот факт в апреле 1934 г., в своем выступлении по радио говорил: «Рабочий, налаживая наше производство, был вынужден удовлетворяться такой заработной платой, которая ни в коей мере не была достаточна для поддержания жизненного стандарта, соответствующего высокому культурному уровню нашего народа. И он выполнял поставленную перед ним задачу с беспримерным героизмом»
{840}. Помимо констатации факта, речь Геббельса давала понять, что такое положение не вечно, и используется только как временная мера, для выхода страны из кризиса.
Представление о тяжести положения лучшего в Европе германского рабочего дает сравнение необлагаемого минимума дохода в развитых странах мира.
