Официальный ответ Советского правительства был передан Молотовым Шуленбургу 17 августа. В нем после ссылки на многолетнее враждебное отношение нацистского правительства к России говорилось: «Тем не менее если правительство Германии готово отойти от прежней политики… Советское правительство… со своей стороны готово пересмотреть свою политику в отношении Германии в плане ее серьезного улучшения»939.ОтносительновизитаРиббентропа, Молотов заявил, что «визит такого известного политического и государственного деятеля свидетельствует о серьезности намерений правительства Германии», и добавил, что это заметно отличается «от линии поведения» Англии, которая прислала в Москву второстепенное лицо. Тем не менее, по словам Молотова, визит министра иностранных дел Германии требует тщательной подготовки940.
18 августа Риббентроп телеграфировал Шуленбургу «немедленно добиться второй встречи с Молотовым и сделать все, чтобы эта встреча состоялась без задержки»… «Я прошу вас сообщить господину Молотову следующее:…При нормальных обстоятельствах мы, конечно, тоже были бы готовы добиваться улучшения германо-русских отношений через дипломатические каналы и делать это традиционным путем. Но в сложившейся ситуации, по мнению фюрера, необходимо использовать другие методы, способные привести к быстрому результату…» «Настаивайте, в духе предыдущих заявлений, на скорейшем осуществлении моей поездки… В этой связи вы должны иметь в виду главенствующий факт, что вероятно скорое начало открытого германо-польского конфликта…»941
Вопрос решился 19 августа, хотя еще на дневной встрече Молотов заявил, что в настоящее время невозможно даже приблизительно определить дату визита, поскольку к нему нужно тщательно подготовиться. Прежде, по словам
Молотова, необходимо подписать экономическое соглашение, а затем настанет очередь и пакта о ненападении. Однако не «прошло^ и получаса после окончания беседы», как Молотов пригласил Шуленбурга снова. Молотов передал удивленному послу проект пакта о ненападении и сказал, что Риббентроп может приехать в Москву 26–27 августа, если экономическое соглашение будет подписано на следующий день. Внезапное изменения позиции наркома Шуленбург отнес на вмешательство Сталина942.
Но Гитлера уже не устраивали и эти сроки, он просил принять Риббентропа 22 августа943. 21 августа ТАСС объявил о подписании советско-германского торгового соглашения;
22 августа в Москве ожидали Риббентропа, чтобы на следующий же день завершить с заключением пакта о ненападении944. Согласно пакту СССР и Германия брали на себя обязательства воздерживаться от нападения друг на друга, разрешать споры мирными средствами и соблюдать нейтралитет, если одна сторона будет вовлечена в военные действия. Аналогичные соглашения Германия подписала с Польшей в 1934 г., с Англией и Францией — в 1938 г., с Литвой, Латвией и Эстонией — в 1939 г.945 Отличие заключалось в том, что к пакту был приложен секретный протокол, правда, в то время о нем никто не знал.
Как отмечает М. Карлей: «Все были просто «поражены» тем фактом, что советское руководство позволило себе заключить договор с Германией, в то время как английская и французская делегации находились в Москве…»946. «Англичан и французов годами предупреждали об опасности германо-советского сближения. Литвинов, например, делал это постоянно. А также Альфан, Кулондр, Наджиар и Пайяр… «Сколько раз я говорил об этом! — вспоминал Альфан. — Договоритесь с СССР (о взаимопомощи), иначе русские договорятся с немцами»»947. Так, в апреле 1935 г. Буллит писал Рузвельту, что советские власти угрожают германской картой, если французы не станут более активно выступать против нацистов948. Однако отмечал Д. Данн: «советская угроза заключить временное соглашение с нацистской Германией была неубедительной — западные политики были уверены… что в силу идеологического антагонизма между нацизмом и коммунизмом союз Москвы и Берлина очень маловероятен, если вообще возможен»949. Действительно, выбирая будущих партнеров, Гитлер в конце 1932 г. остановился на Англии и Франции, поскольку, по его мнению, «договоры могут заключаться только между партнерами, стоящими на одной мировоззренческой платформе… Политическое сотрудничество Германии с Россией неприятно задевает остальной мир»950.
История пакта получила свое развитие год спустя — в ноябре 1940 г., когда уже полным ходом шла война с Англией. В эти дни Гитлер предложил Сталину разграничить «сферы интересов в мировом масштабе, направить по правильному пути будущее своих народов»951. Предложение, подготовленное Риббентропом, было весьма общим и отдавало СССР направление к югу от СССР в направлении Индийского океана, а также предполагало пересмотр режима Проливов, по сути возвращая его к русско-турецким договорам 1799–1805 гг.952.
Ответ СССР включал требования: демилитаризации Финляндии, при гарантии сохранении ее целостности и мирных отношений; в целях обеспечения безопасности в Проливах — заключение пакта взаимопомощи с Болгарией, организацию военно-морской базы на правах долгосрочной аренды в районе Босфора и Дарданелл; предоставление сферы интересов к югу от Батума и Баку в направлении к Персидскому заливу; отказ Японии от концессионных прав по углю и нефти на Северном Сахалине953. Проект советской декларации был подчеркнуто мягок к Великобритании и указывал на необходимость сохранения Великобританской Империи (без подмандатных территорий), в частности был вычеркнут пункт об Индии. Поскольку по словам Сталина: «мы боимся, что контрагенты могут воспринять пункт об Индии как каверзу, имеющую возможность разжечь войну»954. Декларация соответствовала заявлениям Гитлера, что он не намерен разрушать Британскую империю, а только хочет избавить Европу от ее влияния955.
По мнению В. Молодякова, визит Молотова в Берлин, для обсуждения данного круга вопросов, был шагом на пути дальнейшего сближения Гитлера и Сталина. Молодяков настаивает на том, что Сталин принял предложения Гитлера или по крайней мере продемонстрировал готовность к диалогу956. В свою очередь Г. Куманев утверждает, что Сталин не сомневался в агрессивных намерениях Германии. В подтверждение своих слов Куманев приводит цитату из инструкции, данной Молотову, в которой Сталин указывал: «Ведется подготовка к нападению на нашу страну. Добиваясь берлинской встречи, нацистский фюрер стремился замаскировать свои истинные намерения…»957.
На практике визит Молотова означал, что Сталин любой ценой старался избежать войны или по крайней мере на, как можно больший срок оттянуть ее. Мир с Гитлером! Чудовищно! А, как же Польша? А Франция? А другие страны Европы, стонущие под пятой нацизма!? А, что эти страны сделали для того, чтобы противостоять ему, чем пожертвовали!? Пускали ли они Россию в свои семейные европейские дела!? Стоил ли мир пускай и с Гитлером новой мировой войны!? Новых десятков миллионов жертв!? Причем жертв со стороны Советской России, которая теперь, ценой огромной крови и страданий своего народа, должна была принести свободу проклинавшей ее Европе? Очевидно, эти мысли возникали в голове Сталина.
Но главным, очевидно, был страх. Сталин, как и Черчилль, помнил уроки Первой мировой. У. Черчилль при громадном превосходстве союзников, в начале 1916 г. откровенно паниковал: «Я очень сомневаюсь в конечном результате. Больше, чем прежде, я осознаю громадность стоящей перед нами задачи, и неуемность способа ведения наших дел приводит меня в отчаяние… Нашу армию нельзя сравнить с их (немецкой) армией… Мы — дети в этой игре по сравнению с ними»958. После прихода Гитлера в начале 1933 г. У. Черчилль снова впадал в панику, утверждая, что, говоря о немцах как
