Однако жителей Берлина теперь мало волновали идеологические особенности. Под непрекращающимся артиллерийским обстрелом у них был лишь один интерес — выжить. Самое худшее еще только начиналось. Генерал Казаков подтянул к восточным окраинам города — на линию, ведущую к Силезскому вокзалу, — тяжелые 600-миллиметровые осадные орудия, двигающиеся на специальных широких гусеницах
[680]
. Каждый снаряд такого орудия весил полтонны.
Кроме бомбоубежищ, расположенных под тремя башнями для зенитных орудий, самым большим укрытием в Берлине являлся бункер возле Ангальтского вокзала. Это массивное железобетонное сооружение имело три нижних яруса и два этажа над поверхностью земли. Толщина его стен достигала четырех с половиной метров. Внутри граждане могли пользоваться деревянными столами и табуретками. Им также должны были предоставлять паек, состоящий из консервированных сардин. Однако, как правило, с едой и обогревом случались постоянные перебои. Одним из главных достоинств бункера у Ангальтского вокзала была его прямая связь с тоннелем метрополитена, хотя сами поезда метро уже не ходили. Люди имели возможность пройти отсюда пять километров пешком до самого вокзала Нордбанхоф, ни разу не подвергнув свою жизнь опасности.
Условия пребывания в бункере стали теперь поистине ужасными, поскольку здесь размещались не менее чем двенадцать тысяч человек на площади в три тысячи шестьсот квадратных метров. Три такой давке люди не имели никакой возможности добраться до уборной, даже если она и была открытой. Одна женщина рассказывала о том, как ей пришлось целых шесть дней провести на одном и том же месте. Для немцев, привыкших к гигиене, это было тяжелым испытанием, однако теперь, когда городские коммуникации оказались повреждены, главной проблемой для них стал дефицит питьевой воды. Рядом со станцией еще работала одна колонка, и молодые женщины, часто подвергая себя смертельному риску, брали ведра и перебегали улицу, чтобы набрать воды. Многие из них погибли, поскольку станция являлась одной из главных целей для советской артиллерии. Но те, кому удавалось вернуться обратно живыми, получали огромную благодарность от больных и ослабших горожан, которые нуждались в глотке чистой влаги. Иногда люди, которые не отваживались совершить такой опасный рейд к колонке, обменивали воду на съестные припасы.
Баррикады, возведенные берлинцами против советских танков, служили основными пунктами контроля полевой жандармерии. Здесь задерживали всякого, кто мог походить на дезертира. Тем не менее в подвалах домов стало появляться все больше солдат и офицеров, переодевшихся в гражданскую одежду. "Дезертирство стало теперь вполне обычным, даже оправданным явлением"
[681]
, - отмечала 23 апреля в дневнике одна из берлинских женщин. Она думала в тот момент о трехстах спартанцах царя Леонида во время сражения при Фермопилах, о котором им рассказывали еще в школе. "Может быть, и найдется сейчас триста немецких солдат, — продолжала она, — которые будут вести себя подобным образом, но остальные три миллиона военнослужащих — нет. По своей природе мы, женщины, не приемлем героизма. Мы практичны и разумны. Мы оппортунисты. Мы предпочитаем видеть мужчин живыми".
Когда на следующее утро эта женщина отправилась на железнодорожные пути в поисках угля, то увидела, что военные заблокировали тоннель, ведущий в южном направлении. Его закрыли, опасаясь прорыва через него русских подразделений, уже вышедших на южные окраины Берлина. Очевидцы рассказали ей, что на другой стороне тоннеля висит казненный немецкий солдат, которого обвинили в дезертирстве. По-видимому, он был подвешен не так высоко от земли, поскольку немецкие дети развлекались тем, что закручивали его тело то в одну, то в другую сторону, а затем смотрели, как оно начинает вращаться в обратном направлении.
На обратном пути ее ужаснул вид "худых и бледных мальчишеских лиц, едва заметных под массивными стальными касками… Они казались такими тощими в своей форме, которая была им совсем не по размеру". Женщина спрашивала себя, почему ее так взволновал вид этих подростков. Ведь, если бы они оказались всего на несколько лет старше, она не была бы столь огорчена. Женщина пришла к заключению, что нарушен один из основных законов природы человечества инстинкт самосохранения, и теперь на убой посылаются его еще совершенно незрелые плоды. Все это является не чем иным, как "симптомом сумасшествия".
Однако человеческая природа продолжала сопротивляться. Одним из побочных эффектов нарушения ее законов стала преждевременная сексуальная зрелость юнцов, отправляющихся на смерть. Приближение врага к стенам столицы сделало их желание поскорее потерять свою невинность особо острым. С другой стороны, девушки, хорошо осведомленные о том, что может случиться после прихода Красной Армии, предпочитали сделать это в первый раз с молодым немецким парнем, чем с пьяным и, возможно, грубым советским солдатом. В радиоцентре "Гроссдойчер рундфунк" на Мазуреналлее две трети персонала, состоящего в общей сложности из пятисот человек, являлись молодыми девушками, многим из которых едва исполнилось восемнадцать лет. В последних числах апреля среди груд бумаг и музыкальных пластинок распространилось "реальное чувство разложения"
[682]
. Одновременно усилилась сексуальная активность людей различных возрастов, местом проявления которой служили всяческие рабочие помещения, подвалы и кладовые. Эффект, оказываемый смертельной опасностью на сексуальные инстинкты людей, уже достаточно хорошо изучен и не может рассматриваться как некий феномен.
Один норвежский журналист, описывая атмосферу, творившуюся в городе, отмечал, что парни и девушки в униформе просто "следовали своим инстинктам" в "лихорадочном поиске удовольствия"
[683]
. Но все это происходило во многом на бессознательном уровне, особенно среди девушек, подвергавшихся риску быть изнасилованными. В любом случае, за исключением тех парочек, которые совокуплялись в районе бомбоубежища Зоо или в самом Тиргартене, как и в обычные дни, молодые люди занимались сексом из-за отчаянного желания получить успокоение.
Другим инстинктом берлинцев стало их стихийное желание создать как можно больше запасов. Они крутились теперь словно белки. Девятнадцатилетняя Герда Петерсон, работавшая секретарем в компании "Люфтганза", находилась в своем доме в Нойкёльне, когда до нее донесся слух, что на ближайшей железнодорожной станции целый вагон с припасами для люфтваффе сошел с рельсов. Девушка и все ее соседи моментально оценили ситуацию и устремились туда в надежде чем-либо поживиться. Они вскрывали все находившиеся в вагоне ящики, рассчитывая найти что-нибудь полезное. Внезапно раздался гул низко летящих самолетов. Герда успела заметить стоящую рядом с ней женщину, обе руки которой были заняты рулонами туалетной бумаги. Советские самолеты сбросили на станцию несколько небольших бомб и обстреляли ее из пулеметов. Герда едва успела спрятаться под вагоном. Но женщина, которая держала в руках туалетную бумагу, была убита. "За какую ерунду она погибла!"
[684]
подумала в этот момент девушка. Последнее, что она успела взять с собой, перед тем как отправиться обратно домой, был пакет с "чрезвычайным" пайком для летчиков, в котором находились шока-кола и солодовые таблетки. И в дальнейшем эти таблетки самым неожиданным образом очень ей пригодились.
