Основной заботой генерала Берзарина было прежде всего наладить нормальное жизнеобеспечение города электричеством, водой и газом-. Большой проблемой оставался вопрос медицинского обслуживания населения. Из имевшихся ранее тридцати трех тысяч госпитальных коек теперь в Берлине оставалось лишь восемь с половиной тысяч. Но наряду с насущными мероприятиями происходили и события, которые можно назвать не иначе как символическими. Раввин, назначенный командованием Красной Армии, провел в пятницу 11 мая первую религиозную службу в Еврейском госпитале на Иранишесштрассе
[998]
. Для тех евреев, кто долгие годы скрывался от нацистов либо в последний момент был освобожден из заключения, эта служба стала фактом огромной важности.
Более миллиона берлинцев лишились своего крова. Они продолжали жить по подвалам и бомбоубежищам, готовя себе пищу среди развалин домов. Тем не менее женщины всеми силами старались не только накормить своих детей, но и создать для них хоть какой-нибудь уют во временном жилище.
Девяносто пять процентов транспортной системы города было выведено из строя за время боев. Значительная часть тоннелей метро и железнодорожных линий некоторое время оставалась под водой, По этой причине берлинцы просто не имели возможности посещать друзей и родственников, живущих на другом конце города. Добираться до места пешком было очень тяжело — многие граждане продолжали недоедать, и остаток их сил уходил на поиск пропитания. Когда же поезда начали ходить, к ним сразу устремились тысячи жителей. Люди сидели даже на крышах вагонов. Их целью было выбраться из города и попытаться достать какие-нибудь продукты в деревне. Таких людей называли "хомяками". Впервые это прозвище возникло в 1918 году, когда из полуголодного Берлина также отправлялись "экспрессы хомяков"
[999]
.
Однако все беды берлинцев не могли сравниться с тем, что обрушилось на Восточную Пруссию, Померанию и Силезию. Репрессии там не утихали, а, напротив, продолжали возрастать. 5 мая Берия отдал приказ послать в Восточную Пруссию в распоряжение генерал-полковника Аполлонова девять полков НКВД и четыреста оперативных работников СМЕРШа. Перед ними ставилась задача уничтожения всех шпионов, саботажников и других вражеских элементов
[1000]
. Порядка пятидесяти тысяч врагов к тому времени уже было устранено. Это произошло сразу после вторжения советских войск в Восточную Пруссию в январе 1945 года. К концу мая 1945 года население региона, которое до войны составляло два миллиона двести тысяч человек, уменьшилось до ста девяноста трех тысяч
[1001]
.
Оказавшись первой немецкой землей, куда ступила нога советского солдата, Восточная Пруссия подверглась самому опустошительному разорению. Красноармейцы вымещали на местном населении всю накопившуюся в них ненависть по отношению к Германии. В течение нескольких лет провинция лежала в руинах. Дома были либо сожжены, либо разграблены. Солдаты увозили с собой даже лампочки, хотя в их деревнях еще даже не провели электрический свет. Фермы опустели, Весь находившийся там ранее скот был угнан в СССР. Многие плодородные земли превратились в болота. Однако самые страшные испытания обрушились на самих людей, которые не успели эвакуироваться на запад. Большинство женщин и девушек были организованы в рабочие отряды и отправлены в Советский Союз. Там их бросили на работы по рубке леса, осушению болот, рытью каналов и т. п. Рабочий день продолжался не менее шестнадцати часов
[1002]
. В течение двух последующих лет более половины из этих людей умерло. Многие из выживших подверглись изнасилованию. Когда в 1947 году эти немцы были возвращены в советскую зону оккупации Германии, им срочно требовалась медицинская помощь, поскольку огромный процент среди них составляли пораженные туберкулезом или венерическими заболеваниями.
Интересно, что в Померании в отличие от других германских земель, оккупированных Красной Армией, остававшееся там немецкое население было настроено к русским гораздо более дружественно. Дело в том, что померанцы с тревогой ожидали того дня, когда их родные места перейдут под контроль Польши. Они приходили в ужас от одной только мысли, какой может быть для них месть со стороны поляков. Еды им, естественно, не хватало. Однако мало кто голодал. Рано пришедшее лето дало населению возможность использовать в качестве питания щавель, крапиву и одуванчики. Мука являлась большим дефицитом, поэтому в нее приходилось подмешивать размельченную кору березы. Невозможно было достать и мыла. В качестве моющего средства немцы научились использовать золу.
Несмотря на то что многие районы Германии, находившиеся в советской зоне оккупации, должны были вскоре перейти под власть поляков, активность органов НКВД в них оказалась не меньшей, а даже большей по сравнению с другими немецкими территориями. По приказу Берии, несомненно получившего до этого указание со стороны Сталина, самые большие репрессивные мероприятия НКВД должны были быть проведены именно на тех землях Восточной Пруссии, которые отходили к полякам
[1003]
. И если генерал Серов, ведавший полицейскими вопросами в зоне западнее Одера, получил в свое распоряжение десять полков НКВД, то генерал Селивановский, ответственный за наведение порядка на землях, отходящих Польше, — целых пятнадцать полков. Берия также приказал Селивановскому совместить две должности — представителя НКВД СССР и советника Польского министерства общественной безопасности. Возможно, этот пример стал самым вопиющим нарушением сталинских обещаний в Ялте о том, что СССР желает видеть Польшу сильным, свободным и независимым государством.
Глава двадцать восьмая
Всадник на белом коне
В подсознании победителей незримо присутствовала вина за то, что они остались живы на этой кровавой бойне. Когда эти люди начинали вспоминать, сколько потеряли боевых товарищей, то поневоле начинали задумываться, каким же чудом дожили до конца войны. Фронтовики относились друг к другу как к братьям, но многие из них еще долгое время после прекращения огня не могли нормально спать. Необычная тишина нервировала их. Кроме того, им теперь заново приходилось переживать все случившееся с ними за годы сражений, то есть за то время, когда у них просто не имелось времени спокойно размышлять над жизненной ситуацией.
Не оставалось никаких сомнений, что пережитые годы были не просто самым важным периодом в их собственной жизни, но и во всей мировой истории. Солдаты думали о женах, подругах, о том, какими уважаемыми они станут в послевоенном обществе. Менее радостные размышления посещали в то время головы женщин, одетых в военную форму. Многие из них не испытывали особых надежд найти себе в будущем достойного супруга. Слишком много мужчин полегло на полях сражений. Те женщины, которые успели на фронте забеременеть, понимали, что им придется воспитывать ребенка в одиночестве. Молодая девушка, готовившаяся к увольнению с воинской службы, писала подруге, уже имевшей дочь, что скоро и у нее будет ребенок
[1004]
. Она пыталась подбодрить ее, говорила, что не стоит так сильно переживать о том, что им придется воспитывать детей без отцов. Многие женщины, возвращавшиеся с фронта домой и имея ребенка на руках, утверждали, что их мужья были убиты в годы войны.
