Генерал Антонов, начальник Генерального штаба Красной Армии, сделал впечатляющий доклад о ситуации на советско-германском фронте. Однако как американские, так и британские начальники штабов отметили, что в нем явно не хватало многих оперативных деталей. Англичане полагали, что обмен информацией между союзниками осуществляется только в одном направлении — с запада на восток. Антонов заострил внимание на том факте, что советское командование специально перенесло сроки начала зимнего наступления для того, чтобы помочь союзникам. Со своей стороны, генерал Маршалл указал на огромный разрушительный эффект бомбовых ударов по Германии, осуществляемый американской и британской авиацией. Налеты на коммуникации врага, несомненно, способствовали успеху советского наступления. Настроение на заседании и вовсе стало мрачным, когда Сталин принялся искажать смысл слов, сказанных Черчиллем, а Рузвельт не счел нужным вмешиваться в это.
Вечером того же дня состоялся ужин. В целом дружественная обстановка на нем вновь была испорчена советскими заявлениями, отражающими полное неуважение к правам малых наций. Пытаясь как-то смягчить атмосферу, Рузвельт сказал Сталину, что в своей переписке с Черчиллем они прозвали советского лидера "Дядей Джо". Сталин был оскорблен, посчитав такое прозвище явным неуважением к своей персоне. Его дипломаты ранее не информировали советского лидера об этом факте. Спасать ситуацию пришлось Черчиллю, который предложил тост за Большую тройку — своеобразное поздравление самих себя, на которое Сталин просто не мог не отреагировать. Но в своем ответном тосте он особо подчеркнул, что именно Большая тройка будет решать судьбу всего мира и что малые страны не должны иметь права вето. Как Черчилль, так и Рузвельт посчитали разумным промолчать.
На следующее утро, 5 февраля, представители англо-американского Объединенного комитета начальников штабов встретились со своими коллегами из советской Ставки, которых возглавлял генерал Антонов. Советская сторона настаивала на том, чтобы западные союзники усилили давление на германские войска в Северной Италии для того, чтобы немцы не смогли перебрасывать свои дивизии в Венгрию. Сама постановка такого вопроса являлась довольно логичной. Однако не исключено и то, что командование Красной Армии было просто заинтересовано в том, чтобы американцы и англичане перебросили как можно больше своих сил в Италию, а не на берлинское направление. Тем не менее как начальник штаба американской армии генерал Маршалл, так и начальник британского имперского генерального штаба сэр Алан Брук предупредили Антонова, что западные союзники не в силах предотвратить переброску немецких сил с одного фронта на другой. Единственное, чем они могут этому помешать — бомбовыми ударами по коммуникациям противника.
Наиболее важные вопросы, которые предстояло решить конференции, были подняты на вечернем заседании и на следующий день, 6 февраля. В процессе дискуссии обсуждались проблемы послевоенного мирного устройства и отношения к побежденной Германии. Стороны согласились, что конец войны можно ожидать уже в начале лета. Рузвельт заговорил о Европейской консультативной комиссии и зонах оккупации Германии. Сталин дал понять союзникам, что он хочет видеть Германию полностью раздробленной. После этого Рузвельт без всякой подготовки неожиданно заявил, что американские войска не останутся в побежденной Германии более чем на два года. Черчилль откровенно испугался этих слов. Они могли сделать Сталина еще более упрямым в достижении своих целей. Опустошенная войной Европа могла и не справиться самостоятельно с коммунистической смутой.
Сталин намеревался получить с Германии промышленное оборудование в счет советских репарационных требований в десять миллиардов долларов. Он не сказал об этом открыто на самой конференции. Однако в Москве была образована специальная правительственная комиссия, а к каждой армии прикрепили переодетых в военную форму чиновников. Они смотрелись довольно нелепо в своей новой полковничьей форме
[190]
. В дополнение к этому НКВД создал в армейских штабах группы специалистов по взламыванию сейфов. Это начинание стало необходимым, дабы предотвратить стрельбу по ним советских солдат из трофейных фаустпатронов. В таком случае заряд вместе с дверью уничтожал и все содержимое сейфов. Сталин, безусловно, хотел выжать из Германии все до последней унции золота.
Наиболее животрепещущим в дискуссиях между Черчиллем и Сталиным был вопрос о судьбе Польши. Главные разногласия вызывала даже не конфигурация будущих польских границ, а состав нового правительства государства. Черчилль заявил, что Британия вступила в войну именно из-за Польши, и поэтому вопрос о ее независимости является для англичан делом чести.
В своем ответе Сталин косвенно обращался к секретному протоколу советско-германского договора от 1939 года, по которому СССР смог вторгнуться в Польшу и захватить ее восточную часть, равно как и Прибалтийские республики. Германия, со своей стороны, захватила тогда западную часть Польши. Советский лидер отметил, что для СССР польский вопрос также является делом чести, поскольку русские сделали много нехорошего для поляков и теперь хотят возместить им ущерб
[191]
. После столь откровенного и бесстыдного заявления Сталин перешел к сути дела. Он отметил, что польский вопрос — это также вопрос о безопасности его страны, поскольку Польша представляет собой ключевую стратегическую проблему для Советского Союза, она исторически являлась коридором для вражеского вторжения в Россию.
Сталин также подчеркнул, что для предотвращения подобных инцидентов в будущем необходимо иметь сильную Польшу. Вот почему СССР заинтересован в основании мощной и независимой Польши. По словам Сталина, польский вопрос являлся вопросом жизни и смерти для советского государства. Взаимные противоречия между двумя странами продолжались на протяжении последних двух столетий. Однако советский лидер не сказал открыто, что он хочет видеть полностью и рабски подчиненную ему Польшу, которая служила бы в качестве буферной зоны. Ни Рузвельт, ни Черчилль никогда не представляли себе в полном объеме, какой шок вызвало в СССР начало германской агрессии в 1941 году. Для них была непонятна решимость Сталина во что бы то ни стало исключить подобную неожиданность со стороны любого другого противника в будущем. Возможно, что и причина возникновения "холодной войны" лежит именно в этом горьком для СССР опыте.
Черчилль обнаружил вскоре, что ему нечем стало крыть сталинские аргументы, когда тот заговорил о необходимости обезопасить коммуникации советских войск в Польше в момент приближающейся решающей битвы за Берлин. Сталин очень умно вел свою игру. Советский лидер заявил, что "Варшавское правительство" (западные союзники все еще называли контролируемое НКВД прокоммунистическое польское правительство "Люблинским") находится уже на месте и чрезвычайно популярно в народе. Что же касается демократии, то лондонское эмигрантское правительство обладает не большей поддержкой, чем де Голль во Франции. Трудно сказать с уверенностью, понял ли Черчилль скрытый намек Сталина: союзникам не следует мешать ему в Польше, поскольку под его контролем находилась французская коммунистическая партия; между тем бойцы французского Сопротивления, в котором главную роль играли именно коммунисты, не нарушают коммуникаций союзников.
