Дома его в очередной раз ожидали плохие новости. 19 августа Объединенное управление оперативного планирования, во главе которого стоял лорд Луис Маунтбеттен, провело масштабный рейд по захвату Дьеппа на северном побережье Франции. В операции «Торжество» задействовали более 6 тыс. солдат и офицеров, по большей части из канадских вооруженных сил. Участвовали также силы «Сражающейся Франции» и батальон американских рейнджеров. Рано утром, в самом начале рейда, нападающие натолкнулись на караван немецких судов. Таким образом, вермахт почти сразу узнал о нападении союзных войск. Эсминец и тридцать три малых десантных судна были потоплены, все танки, с таким трудом доставленные на берег, уничтожены, а канадские пехотинцы попали на берегу в ловушку, натолкнувшись на мощную немецкую оборону и заграждения из колючей проволоки.
Рейд, который привел к гибели более 4 тыс. солдат и офицеров союзных войск, стал жестоким, однако очень наглядным уроком. Он убедил союзников, что хорошо обороняемые порты невозможно взять с моря, что любая высадка на побережье без предшествующих массированных бомбардировок с воздуха и обстрелов морской артиллерией невозможна. Но, пожалуй, самым главным выводом был тот, что вторжение в Северную Францию следует начинать не ранее 1944 г. И снова Сталин будет в ярости из-за переноса единственно правильного, по его мнению, варианта Второго фронта. И все же катастрофа в Дьеппе привела к одному важному заблуждению врага. Гитлер уверовал в неприступность того, что вскоре он станет называть своим «Атлантическим валом», и в то, что его силы во Франции могут легко отбить любое вторжение союзников.
В СССР известие о рейде на Дьепп породило надежду, что это – начало Второго фронта. Но оптимистические ожидания вскоре сменились горьким разочарованием. Операция была воспринята как жалкая подачка. Идея Второго фронта стала обоюдоострым мечом советской пропаганды: символом надежды для всего советского народа, с одной стороны, и способом посрамить англичан и американцев, с другой стороны. Самыми остроумными в этом вопросе были, пожалуй, красноармейцы. Открывая получаемые по ленд-лизу банки американской тушенки, солдаты приговаривали: «Откроем-ка Второй фронт!»
В отличие от их товарищей на юге России, у немецких солдат в районе Ленинграда боевой дух был отнюдь не таким высоким. Их озлобляла собственная неспособность задушить «колыбель большевизма». Суровая зима сменилась бедствиями весны: болотами и тучами комаров.
Советские защитники, со своей стороны, благодарили судьбу, что им удалось выдержать голод той страшной зимы, унесший около миллиона жизней. Основные усилия были направлены теперь на очистку города и удаление скопившихся нечистот, угрожавших эпидемией. Население было мобилизовано на посадку капусты на каждой свободном клочке земли, включая все Марсово поле. По утверждениям Ленсовета, весной 1942 г. в городе и его окрестностях овощами было засажено 12 500 га. Чтобы предотвратить голод следующей зимой, возобновили эвакуацию гражданского населения через Ладожское озеро. Более полумиллиона жителей покинули город, а на смену им прибыли войсковые подкрепления. Приготовления включали также создание запасов продовольствия и прокладку топливного трубопровода по дну Ладожского озера.
9 августа был сделан важный шаг для поднятия морального и боевого духа: в городе исполнялась и транслировалась на весь мир Седьмая «Ленинградская» симфония Шостаковича. Немецкая артиллерия попыталась сорвать концерт, но советские артиллеристы ответным огнем, к радости ленинградцев, подавили эти попытки. Жителям города было также приятно узнать, что неустанные налеты люфтваффе на суда, следующие через Ладожское озеро, были также сильно ослаблены из-за больших потерь немецкой авиации: люфтваффе потеряли 160 машин.
Советской разведке было известно, что немецкие войска под командованием генерал-фельдмаршала фон Манштейна – его Одиннадцатая армия – готовят генеральный штурм Ленинграда. В операции под кодовым названием «Северное сияние» Гитлер приказал Манштейну уничтожить город и соединиться с финнами. Чтобы сорвать немецкое наступление, Сталин приказал Ленинградскому и Волховскому фронтам сделать еще одну попытку срезать немецкий выступ, достигавший южного берега Ладожского озера, и таким образом прорвать блокаду. Это наступление, известное как Синявинская операция, началось 19 августа.
Молодой красноармеец так описал в письме домой свою первую атаку на рассвете: «…Над головой провизжал снаряд и разорвался неподалеку. Грозно прожужжали осколки, дождем застучали по земле. Началась наша артподготовка. Мы поползли вперед. Тишина заполнилась грохотом разрывов, стремительно, с визгом, проносились снаряды. Наша артиллерия молотила вражеские укрепления. Огневой вал двигался вперед, вдруг совсем рядом оглушительно хлопнуло, посыпались комья земли – немцы открыли ответный огонь. Гулом, грохотом, визгом, воем осколков заполнился воздух, тряслась земля, дым окутал поле боя. Мы ползли, не останавливаясь. Вперед, только вперед, иначе – смерть. Осколком мне царапнуло губу, лицо залило кровью, руки обжигали многочисленные осколки, как град, сыпавшие сверху. Уже заработал наш пулемет, канонада усиливалась, невозможно поднять голову. Неглубокая канава защищала нас от осколков. Мы старались быстрее вырваться вперед, чтобы уйти из-под огня. Загудели самолеты. Началась бомбежка. Сколько продолжался этот ад, не помню. Откуда-то передали: “Появились немецкие бронетранспортеры”. Мы всполошились, но оказалось, это наши танки утюжили проволочные заграждения противника. Скоро мы добрались до них и попали под такой огонь, что я и теперь не пойму, как остался жив. Именно здесь я увидел первого убитого, он валялся без головы вдоль канавы, загораживая нам путь. Тут только мне пришло в голову, что меня тоже могут убить. Мы перескочили через убитого. Горнило боя осталось позади, впереди был противотанковый ров, откуда-то сбоку (не видно, откуда) строчили автоматы. Здесь уж мы, согнувшись, бежали бегом. Раздались два-три взрыва. “Бросают гранаты, давай скорее!” – крикнул Пучков. Мы еще быстрее побежали вперед. Два убитых пулеметчика навалились на бревно, словно желая перелезть через него, они загораживали нам путь. Мы вылезли из окопа, перебежали ровное место и прыгнули в ров. На дне лежал убитый немецкий офицер, уткнувшись лицом в грязь. Здесь было тихо и пустынно. Никогда не забуду этого длинного земляного коридора, с одной стеной, освещенной солнцем. Всюду визжали пули. Где немцы, мы не знали: они были и спереди, и сзади. Один пулеметчик вскочил было на бровку, но тотчас же, сраженный пулей снайпера, сел и, словно задумавшись, опустил голову на грудь».
Советские потери были очень тяжелыми – 114 тыс. человек, из них 40 тыс. убитыми. Но, к ярости Гитлера, этот упреждающий удар Красной Армии полностью разрушил план наступления Манштейна.
Все еще одержимый идеей завладеть нефтепромыслами Кавказа и городом, носящим имя Сталина, Гитлер был уверен, «что русским пришел конец», хотя военнопленных теперь захватывали гораздо меньше, чем ожидалось. Расположившись в новой ставке Werwolf под Винницей, фюрер страдал от мух и комаров и совершенно потерял покой в условиях усиливающейся жары. Гитлер начал хвататься за символы победы, часто пренебрегая реалиями войны. 12 августа он заявил итальянскому послу, что Сталинградская битва решит исход войны. 21 августа немецкие солдаты одной из горнострелковых частей взобрались на гору Эльбрус высотой 5 600 метров – самую высокую вершину Кавказа – и установили там «боевое знамя Рейха». А спустя три дня известие о том, что танковая часть, идущая в авангарде армии Паулюса, дошла до берега Волги, вдохновило фюрера еще больше. Однако вскоре, уже 31 августа, он пришел в ярость, когда генерал-фельдмаршал Лист, командующий Группой армий A на Кавказе, доложил ему, что войска находятся на пределе сил и столкнулись с гораздо более сильным сопротивлением, чем ожидалось. Не поверив Листу, он приказал начать наступление на Астрахань и захватить западное побережье Каспийского моря. Гитлер просто отказывался признать, что сил его войск недостаточно для выполнения такой задачи и что топлива, боеприпасов и продуктов для армий действительно не хватает.
