Немецкий боевой дух в это время падал. «Невозможно описать, что здесь происходит, – писал домой немецкий капрал. – Каждый человек в Сталинграде, у кого только есть еще голова и руки – женщины наравне с мужчинами – продолжает сражаться». Другой немец признавал, что советские «собаки дерутся, как львы». Третий даже написал домой: «Чем скорее я лягу в землю, тем меньше мне страдать. Мы часто думаем, что Россия должна бы капитулировать, но местные необразованные люди слишком глупы, чтобы это понять». Для завшивленных, ослабленных голодным пайком солдат, пораженных множеством болезней, из которых наиболее распространенной была дизентерия, единственным утешением было ожидание Рождества и перехода на зимние квартиры.
Гитлер требовал нанести окончательный удар для овладения правым берегом Волги до первого снега. 8 ноября он хвастал в своем выступлении перед нацистской «старой гвардией» в мюнхенском «Бюргербройкеллер», что Сталинград, по сути, уже захвачен. «Время не имеет значения», – заявил он. Многие офицеры Шестой армии не верили своим ушам, слушая его речь, которую передавало берлинское радио. Танковая армия «Африка» Роммеля отступала, а войска союзников высадились на побережье Северной Африки. Заявления фюрера были безответственной бравадой, последствия которой для судьбы Германии, и Шестой армии в частности, станут катастрофическими. Из гордости Гитлер не смог решиться на стратегическое отступление.
Затем последовал целый ряд необдуманных решений. В ставке фюрера распорядились отправить на несколько сотен километров в тыл большую часть из 150 тысяч тягловых лошадей, в том числе из артиллерии. Теперь не было необходимости отправлять на передовую огромное количество фуража, что позволяло значительно экономить на транспорте. Эта мера лишила мобильности все немоторизованные немецкие подразделения. Но, видимо, Гитлер намеревался исключить любую возможность отступления. Самым катастрофичным стал его приказ Паулюсу отправить почти все танковые части в «окончательное» сражение за Сталинград, а водителей-механиков, оставшихся без машин, использовать в качестве пехоты. Паулюс повиновался. Роммель на его месте почти наверняка проигнорировал бы такое распоряжение.
9 ноября, на следующий день после речи Гитлера, в Сталинград пришла зима. Температура внезапно упала до минус 18 градусов, что сделало переправу через Волгу еще более опасной. «Плывущие по реке льдины наползали друг на друга, сталкивались и ломались», – вспоминал Василий Гроссман, пораженный «шипящим звуком, который издавала намерзшая ледяная каша». Снабжение и эвакуация раненых стали практически неразрешимой задачей. Немецкое артиллерийское командование, зная о трудностях противника, в еще большей степени сосредоточило огонь на переправах через Волгу. 11 ноября немцы начали наступление силами шести дивизий, в помощь которым были приданы четыре саперных батальона. Чуйков контратаковал той же ночью.
В своих мемуарах Чуйков утверждал, будто бы он понятия не имел о планах Ставки. Но это не соответствует действительности. Как становится ясно из его доклада в Москву, он знал, что должен удерживать максимальное количество немецких сил в городских боях, чтобы Шестая армия не смогла укрепить свои уязвимые фланги.
Немецкие командиры и штабные офицеры уже давно понимали крайнюю слабость своих флангов. Их левый фланг вдоль реки Дон защищала румынская Третья армия, а на южном фланге оборону держала румынская Четвертая армия. Румынские войска были очень плохо вооружены, сильно деморализованы, у них полностью отсутствовала противотанковая артиллерия. Гитлер отклонял все предостережения, утверждая, что Красная Армия при последнем издыхании и не в состоянии предпринять серьезные наступательные действия. Он также отказался признать оценки производства советских танков. В действительности выпуск танков на импровизированных неотапливаемых заводах Урала в четыре раза превышал показатели немецкой промышленности.
Генералы Жуков и Василевский осознавали великолепную возможность, открывшуюся с 12 сентября, когда казалось, что Сталинград вот-вот падет. Чуйков получил подкрепления, достаточные для того, чтобы удержать город, но не более. На самом деле 62-ю армию держали в качестве приманки в огромной ловушке. На протяжении всех боев той страшной осени Ставка накапливала резервы и формировала новые армии, особенно танковые, развертывала батареи «катюш». Советское командование обнаружило, насколько эффективно новое оружие наводит страх на врага. Солдат Вальдемар Зоммер из 371-й первой пехотной дивизии рассказал следователю НКВД: «Если катюша пропоет всего пару раз, от наших останутся только железные пуговицы».
Обычно столь нетерпеливый Сталин, наконец, прислушался к аргументам своих генералов относительно того, что на подготовку необходимо время. Они убедили его, что наносить удары извне по северному флангу Шестой армии бесполезно. Вместо этого Красная Армия должна была, используя крупные танковые соединения, провести масштабное окружение с гораздо большим охватом, на запад вдоль Дона и к югу от Сталинграда. Сталина не смущало, что это означало возврат к доктрине «глубоких операций» маршала Михаила Тухачевского, считавшейся еретической после чисток армии тридцатых годов. Перспектива полновесной мести склонила Сталина непредубежденно взглянуть на смелый план, который «решительно изменит стратегическую обстановку на юге страны». Этот план наступления получил кодовое наименование «Уран».
С середины сентября Жуков и Василевский собирали новые армии и отправляли их на обучение на короткий период на различные участки фронта. Подобные перемещения были дополнительным преимуществом, они вводили в заблуждение немецкую разведку, которая ожидала крупного наступления против группы армий «Центр». Проводились специальные обманные мероприятия, маскировка: десантные катера открыто швартовались на Дону, близ Воронежа, где наступления не планировалось, а на участках, где оно предполагалось, войска укрепляли оборонительные позиции. Но немецкие подозрения относительно крупного наступления против Ржевского выступа на западе от Москвы были на самом деле вполне обоснованы.
Советская военная разведка собрала обнадеживающие данные о состоянии румынских Третьей и Четвертой армий. Многочисленные допросы пленных выявили ненависть многих солдат к маршалу Антонеску, который «продал родину Германии». Ежедневная плата солдату «равнялась стоимости одного литра молока». Офицеры «очень грубо обращались с солдатами и часто избивали их». Отмечалось много случаев самострела, несмотря на наставления офицеров, что это – «грех против родины и Бога». Немецкие военнослужащие часто оскорбляли румын, что приводило к стычкам. Так, румынские солдаты убили немецкого офицера, застрелившего двух их товарищей. Следователь НКВД заключил, что румынские войска отличаются «низким политико-моральным состоянием». Допросы пленных также обнаружили, что солдаты Третьей румынской армии «насиловали всех женщин в деревнях к юго-западу от Сталинграда».
На Калининском и Западном фронтах Ставка также планировала операцию «Марс» против немецкой Девятой армии. Основной ее целью было не позволить противнику перебросить ни одного подразделения «с центральной части фронта на юг». Хотя в качестве представителя Ставки руководство этой операцией осуществлял Жуков, он посвящал гораздо больше времени планированию операции «Уран», чем «Марсу». Жуков провел первые девятнадцать дней в Москве, всего восемь с половиной дней на Калининском фронте, и не менее пятидесяти двух дней на Сталинградском фронте. Уже сам по себе этот факт показывает, что операция «Марс» была вспомогательной, несмотря на то, что в ней было задействовано шесть армий.
