Тем временем Польша в лице своего правительства в изгнании прибыла в Париж. Ее премьер-министром, а также главнокомандующим польскими вооруженными силами был генерал Владислав Сикорский. Обосновавшись в г. Анже, Сикорский принялся за реорганизацию польской армии из тех 84 тыс. человек, которые смогли бежать после разгрома Польши через Румынию. Между тем в самой Польше начало быстро развиваться движение Сопротивления. Как покажет будущее, польское движение Сопротивления окажется самым быстро организованным из всех, что позднее возникнут в оккупированных немцами странах. К середине 1940 г. польская армия в подполье насчитывала более 100 тыс. членов в одном только генерал-губернаторстве. Польша стала одной из очень немногих стран в империи нацистов, где почти не было коллаборационистов.
Французы были решительно настроены не повторить судьбу Польши. И все же большинство населения страны и ее лидеров не смогло осознать того факта, что эта война будет в корне отличаться от всех предыдущих. Нацистов не удовлетворят репарации и сдача одной или двух провинций. Они намеревались перестроить всю Европу по своему бесчеловечному образцу.
Глава 4
Дракон и Восходящее Солнце
1937–1940 гг.
Массам нищих китайских крестьян было не в новинку страдать и терпеть. Они очень хорошо знали, что такое голод, который всегда наступал в их краях после наводнений, засухи, эрозии почвы и грабежей, которые проводили солдаты того или иного местного феодала. Они жили в полуразваленных глинобитных хижинах, и в их жизни царили болезни, неграмотность, суеверия и безжалостная эксплуатация со стороны местных феодалов, забиравших в уплату за аренду земли от половины до двух третей урожая.
Жители городов, включая даже многих левых интеллектуалов, рассматривали крестьян как нечто такое, что лишь немногим отличается от бессловесных вьючных животных. «Сострадание к людям – вещь абсолютно бесполезная, – сказал переводчик-коммунист бесстрашной американской журналистке Агнес Смедли. – Их слишком много». Сама Смедли сравнивала их жизнь с жизнью «крепостных крестьян в Средние века». Они влачили жалкое существование, живя на крошечном количестве риса, проса и кабачков, приготовленных в железном котле, который был самым ценным их имуществом. Многие ходили босиком даже зимой. Летом, работая в поле, склонившись в три погибели, они носили сделанные из тростника шляпы. Их жизнь была коротка, поэтому в селах редко можно было увидеть старую крестьянку, всю покрытую морщинами, все еще ковыляющую на согнутых ногах. Большинство из них никогда не видели ни автомобиля, ни аэроплана, ни даже электрического света. На территории большей части страны местные князьки и землевладельцы все еще обладали феодальными привилегиями.
Жизнь в городах для бедняков была не лучше, даже для тех, у кого была работа. «В Шанхае, – писал американский журналист, живший в этом городе, – по утрам сбор безжизненных тел детей-рабочих у фабричных ворот является привычным, обыденным делом». Бедняков также угнетали жадные сборщики налогов и бюрократы. В Харбине традиционными причитаниями нищих были такие: «Подайте! Подайте! И вы станете богаты! Вы станете чиновником!».
Иногда эти причитания сменялись другими: «Пусть вы разбогатеете! Пусть вы станете генералом!». Их врожденный фатализм был так глубок, что ни о каких реальных социальных изменениях не могло быть и речи. Революция 1911 г., сокрушившая династию Цин и приведшая к созданию республики доктора Сунь Ятсена, была по сути своей городской революцией среднего класса. Таковым же поначалу был и китайский национализм, порожденный очевидными намерениями Японии воспользоваться слабостью страны.
Ван Цзинвэй, ставший на короткое время лидером Гоминьдана после смерти Сунь Ятсена в 1924 г., был главным соперником находящегося на подъеме генерала Чан Кайши. Чан Кайши, гордый и немного страдающий манией преследования, был крайне амбициозным политическим деятелем, твердо настроенным стать великим китайским лидером. Худой, лысый, с аккуратными, по-военному подстриженными усами, он был очень опытным политическим деятелем, но не всегда хорошим главнокомандующим. Он был руководителем военной академии Вампу, и верные ему ученики назначались на ключевые должности. Однако из-за непрекращающейся внутренней борьбы в рядах Национально-революционной армии, а также вражды между различными союзными полевыми командирами, Чан Кайши старался командовать своими военными формированиями издалека, что приводило к путанице и многочисленным задержкам.
В 1932 г., через год после Мукденского инцидента и захвата Японией Маньчжурии, японцы выдвинули подразделения морских пехотинцев в расположение своей концессии в Шанхае, проявляя при этом показную воинственность. Чан Кайши, осознавая, что назревает более серьезный инцидент, начал готовиться. Генерал Ханс фон Сект, бывший главнокомандующий войсками рейхсвера во времена Веймарской республики, побывавший в Китае в мае 1933 г., выступал в качестве военного советника, пытаясь модернизировать и сделать более профессиональной армию китайских националистов. Фон Сект и его преемник генерал Александр фон Фалькенхаузен выступали за длительную войну на истощение, видя в ней единственный шанс в борьбе против гораздо более подготовленной японской Императорской армии. Практически не имея валютных резервов, Чан Кайши решил обменять китайский вольфрам на немецкое оружие.
В то время Чан Кайши был неутомимым модернизатором, черпавшим вдохновение в подлинном идеализме. На протяжении периода, ставшего известным как Нанкинское десятилетие (1928–1937 гг.), под его руководством были осуществлены программы быстрой индустриализации, строительства дорог, военной модернизации и улучшений в сельском хозяйстве. Он также стремился покончить с психологической и дипломатической изоляцией Китая. Одновременно с этим, хорошо осознавая, насколько еще слаб в военном отношении Китай, он старался избегать войны с Японией так долго, как это будет возможно.
В 1935 г. Сталин через Коминтерн дал указание китайским коммунистам создать общий фронт с националистами против японской угрозы. Китайские коммунисты, и в особенности Мао Цзэдун, не очень приветствовали эту новую политику – ведь в октябре 1934 г. Чан Кайши вынудил их начать Великий поход, чтобы избежать полного уничтожения китайской Красной Армии силами Гоминьдана. В действительности Мао Цзэдуна, крупного мужчину с удивительно высоким голосом, считали в Кремле диссидентом, поскольку он осознавал, что интересы Сталина отличаются от интересов Коммунистической партии Китая. Он верил в теорию Ленина о том, что война подготавливает почву для революционного захвата власти.
Москва, с другой стороны, не хотела войны на Дальнем Востоке. Интересы Советского Союза считались намного более важными, чем победа китайских коммунистов в далекой перспективе. Поэтому Коминтерн обвинил Мао Цзэдуна в непонимании «интернационалистской перспективы». К тому же Мао чуть не стал еретиком, заявив, что марксистско-ленинские принципы верховенства пролетариата не подходят в китайских условиях, где авангардом революции должно было стать крестьянство. Он выступал за повсеместную партизанскую войну и создание подполья в тылу японских войск.
Чан Кайши послал своих представителей на встречу с коммунистами. Он хотел, чтобы воинские части коммунистов вошли в состав армии Гоминьдана. В обмен на это они смогут иметь свою собственную территорию на севере, и он прекратит нападения на них. Мао Цзэдун подозревал, что суть замысла Чан Кайши состояла в том, чтобы вытолкнуть силы коммунистов в ту часть страны, где их легко смогли бы уничтожить японцы, начав наступление из Маньчжурии. Чан Кайши, со своей стороны, хорошо понимал, что коммунисты в долгосрочной перспективе никогда не пойдут на компромисс с другой политической силой. Их главной целью было достижение абсолютной власти для своей партии. «Коммунисты – это болезнь сердца, – сказал он однажды. – А японцы – это заболевание кожи».
