Ставка ВГК теперь планировала удар в сторону Рижского залива, чтобы окружить Группу армий «Север» в Эстонии и Латвии. Эта Группа армий отчаянно сражалась за то, чтобы удержать проход на запад, отбиваясь от восьми советских армий на востоке. К югу от Припятских болот 13 июля части Первого Украинского фронта маршала Конева перешли в наступление, позже получившее название Львовско-Сандомирской операции. Прорвав немецкую линию обороны, войска Конева начали развивать общее наступление с целью окружения Львова. В операции по освобождению города, которая началась через 10 дней, им помогали 3 тыс. бойцов Армии Крайовой под командованием полковника Владислава Филипковского. Но как только город был взят, офицеры НКВД, уже захватившие местное гестапо и все находившиеся там документы, арестовали офицеров АК, а солдат заставили вступить в Первую армию Войска Польского, которой командовали коммунисты.
После взятия Львова Первый Украинский фронт Конева продолжил наступление на запад, дойдя до Вислы, но в это время самый большой страх в сердца немцев вселяла мысль о советских войсках, приближающихся к Восточной Пруссии – территории «старого рейха». Как и в Нормандии, немецкое командование все надежды теперь возлагало на Фау, особенно на ракеты Фау-2. «Их действие должно быть во много раз мощнее, чем у Фау-1», – писал домой один обер-ефрейтор люфтваффе, но он, как и многие другие, боялся, что союзники ответят газовыми атаками. Некоторые даже советовали семьям в Германии по возможности купить противогазы. Другие начинали бояться, что их собственная сторона «может применить газ как последнее средство».
Некоторые немецкие части отходили от одного рубежа обороны к другому в напрасной надежде остановить натиск неприятеля. «Русские атакуют постоянно, – писал ефрейтор строительной роты при пехотной части. – Артобстрел идет с 5 часов утра. Они хотят прорвать нашу оборону. Их штурмовая авиация слаженно координирует свои действия с огнем артиллерии. Удар следует за ударом. Я сижу в нашем крепком блиндаже и пишу, наверное, последнее письмо». Почти каждый солдат молился про себя, чтобы попасть живым домой, хотя в это уже и не верил.
«События развиваются так быстро, – как отмечал один обер-ефрейтор, оказавшийся в наспех сколоченной из остатков разных соединений части, – что уже нельзя говорить о каком-либо целостном фронте. – И продолжал. – Могу только сообщить тебе, что сейчас мы недалеко от Восточной Пруссии, а затем, наверное, настанет худшее». В самой Восточной Пруссии местное население со все нарастающим ужасом смотрело на забитые отступающими войсками дороги. Женщина, жившая у восточной границы, видела проходившие мимо ее крыльца «колонны солдат и беженцев из Тильзита, который сильно бомбили». Налеты советских бомбардировщиков заставляли горожан искать убежища в подвалах и заколачивать досками выбитые окна. Фабрики и заводы практически остановились, потому что на работу выходили лишь немногие женщины. Передвигаться на расстояния свыше 100 км было запрещено. Гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох не хотел, чтобы население бежало на запад, так как это было бы «пораженчеством».
Наступление Конева быстро развивалось и за Люблином был обнаружен концлагерь Майданек. Гроссман в это время уже двигался с генералом Чуйковым, чья сталинградская армия, теперь 8-я гвардейская, взяла город. Главной заботой Чуйкова было не пропустить наступление на Берлин, что для него было так же важно, как Рим для генерала Марка Кларка. «Это абсолютно логично и здраво, – рассуждал Чуйков. – Ты только представь: сталинградцы наступают на Берлин!» Гроссман, который возмущался тщеславием командующих, был и сам очень недоволен тем, что не его, а Константина Симонова направили освещать тему Майданека. Тогда он поехал на север, в Треблинку, которую только что обнаружили.
Симонов с большой группой иностранных корреспондентов был направлен в Майданек Главполитуправлением Красной Армии, чтобы засвидетельствовать преступления нацистов. Позиция Сталина: «Не нужно разделять мертвых», – была понятна. Когда речь шла о страданиях, не стоит упоминать о евреях как особой категории. Жертвы Майданека – в первую очередь советские и польские граждане. Ганс Франк, глава созданного нацистами генерал-губернаторства, пришел в ужас, когда подробности о массовом уничтожении людей в Майданеке появились в иностранной прессе. Быстрота советского наступления застала СС врасплох, не позволив уничтожить изобличающие улики. Впервые до Франка и других дошло, что по окончании войны их ждет петля.
В Треблинке у СС было чуть больше времени. 23 июля, когда уже была слышна артиллерия Конева, комендант Треблинки получил приказ ликвидировать оставшихся в живых узников. Эсэсовцам и украинским охранникам лагеря выдали шнапс, после чего они приступили к расстрелам немногих еще оставшихся в живых заключенных, которые входили в различные рабочие команды. Макс Левит, плотник из Варшавы, остался единственным уцелевшим в этой бойне. Раненый первым залпом, он упал и был накрыт упавшими на него телами. Ему удалось уползти в лес, откуда он прислушивался к беспорядочной стрельбе. «Сталин отомстит за нас!» – выкрикивала группа русских юношей перед расстрелом.
Незадолго до того, как началась операция «Багратион», в результате которой были полностью разгромлены немецкие войска в Белоруссии, Гитлер перебросил II танковый корпус СС с Восточного фронта в Нормандию. В состав корпуса входили две дивизии: 9-я танковая дивизия СС Hohenstaufen («Гогенштауфен») и 10-я танковая дивизия СС Frundsberg («Фрундсберг»). Перехваты Ultra предупредили командование союзников в Нормандии, что эти дивизии уже находятся в пути. Эйзенхауэр кипел от нетерпения, потому что следующее наступление Монтгомери на Кан и Виллер-Бокаж задерживалось в подготовке до 26 июня. Вряд ли это происходило по вине Монтгомери, потому что сосредоточению сил для операции «Эпсом» мешал сильный шторм. Монтгомери намеревался еще раз нанести удар западнее Кана и таким образом, обойдя город, взять его в кольцо.
25 июня отвлекающий удар был нанесен еще дальше к западу. Там ХХХ корпус возобновил сражение с элитной Учебной танковой дивизией вермахта. Английская 49-я дивизия по прозвищу «Белые медведи» – из-за нашивок, на которых был изображен белый медведь, эмблема дивизии – смогла оттеснить Учебную танковую дивизию назад, к деревням Тессель и Рорэй, где начались особенно ожесточенные бои. С тех пор как 12-я танковая дивизия СС Hitlerjugend стала убивать пленных, обе стороны не проявляли особой жалости. Перед атакой на Тессельский лес сержант Кульман, командир минометного взвода Королевского гвардейского Йоркширского полка легкой пехоты, записал в полевой журнал полученные приказы. В конце было записано: «NPT ниже звания майора», что означало «не брать пленных званием ниже майора». Другие тоже вспоминали, что получали приказы «не брать пленных», и утверждали, что именно из-за этого немецкая пропаганда начала называть 49-ю дивизию «Белыми медведями-убийцами». Перехваты Ultra подтвердили, что Учебная танковая дивизия понесла «тяжелые потери».
Монтгомери докладывал Эйзенхауэру об операции «Эпсом» как о «решающей», хотя явно имел намерение провести сражение осторожно, как обычно. Официальная версия истории Итальянской кампании позднее отмечала, что Монтгомери «имел необычный дар убедительно сочетать очень громкие заявления с очень осторожными действиями». Это особенно сильно проявилось во время кампании в Нормандии.
