Изменения в плане привели к тому самому хаосу, которого так опасался Чуйков. Возникли огромные заторы, где транспортными средствами двух армий, ждущих продвижения, была заперта 1-я гвардейская танковая армия. Для регулировщиков, пытавшихся упорядочить движение, это было кошмаром. И даже когда танкам удалось выскочить и начать двигаться вперед, они попали под обстрел 88-мм орудий, расположенных ниже Нойегарденберга. В дыму они нарвались на засаду немецкой пехоты, вооруженной фаустпатронами. Ситуация не улучшилась и тогда, когда они, наконец, стали взбираться на Зееловские высоты. Грязь на крутых склонах, изрытых снарядами, была непреодолимой как для тяжелых танков ИС, так и для Т-34. Слева головная бригада Катукова попала в засаду 502-го батальона«тигров», тяжелых танков СС. Успеха добились только в центре, где была сломлена оборона 9-й немецкой парашютно-десантной дивизии. К наступлению ночи войска Жукова так и не смогли взять вершину Зееловских высот.
Из бункера фюрера под рейхсканцелярией без конца звонили в штаб Главного командования сухопутных сил в Цоссене и требовали новостей. Но сам Цоссен, находившийся к югу от Берлина, стал бы очень уязвим в том случае, если бы войска маршала Конева прорвали немецкую оборону.
Первый Украинский фронт, как Сталин и сказал Жукову, действительно действовал лучше, хотя у него не было плацдармов на Нейсе. Артиллерия и поддерживающая Конева авиация держали немцев глубоко в их окопах, в то время как головные батальоны переправлялись через реку на десантных катерах. 2-я воздушная армия создала широкую дымовую завесу, которой способствовал легкий ветерок в нужном направлении. Четвертая танковая армия немцев не могла определить, куда будет направлен главный удар советских войск. Передовыми частями Красной Армии были созданы плацдармы на западном берегу реки, куда начали переправлять танки, а саперы приступили к наведению понтонных переправ через реку.
Катастрофические изменения в плане наступления, сделанные Жуковым, никак не повлияли на действия Конева. Он уже определил, что 3-я и 4-я гвардейские танковые армии возглавят наступление. Вскоре после полудня были готовы первые понтонные переправы, и по ним с грохотом пошли советские танки. Пока немцы еще не оправились от мощной бомбардировки и ничего не могли видеть из-за плотной дымовой завесы, Конев послал свои передовые танковые части прямо через немецкие позиции, приказав им не останавливаться. Пехота должна была следом проводить зачистку.
Ночь на 16 апреля была ночью унижения для Жукова. Ему пришлось снова связаться со Сталиным и признать, что Зееловские высоты еще не взяты. Сталин сказал ему, что он несет ответственность за изменение плана наступления. Потом спросил Жукова, уверен ли тот, что возьмет Зееловские высоты к следующему дню. Жуков заверил, что возьмет. Он пояснял, что легче уничтожить немецкие войска на открытой местности, чем в самом Берлине, поэтому в итоге времени они не потеряют. Сталин затем предупредил, что прикажет Коневу повернуть две танковые армии на север, к южным окраинам Берлина, после чего положил трубку. Вскоре он разговаривал с Коневым. «У Жукова дела идут не очень хорошо, – сказал Сталин. – Поверните Рыбалко (3-я гвардейская танковая армия) и Лелюшенко (4-я гвардейская танковая армия) на Целендорф».
Выбор Сталиным Целендорфа был не случайным. Этот юго-западный пригород Берлина был ближе всего к американскому плацдарму на Эльбе. Вероятно, не было случайным совпадением и то, что он примыкал к Далему, где в институте им. кайзера Вильгельма находилось оборудование для ядерных исследований. Тремя часами ранее, в ответ на американский запрос о наступлении Красной Армии на Берлин, генералу Антонову было поручено ответить, что советские войска просто «проводят широкомасштабную разведку боем на центральном участке фронта с целью определения деталей немецкой обороны». Апрельский «день дураков» продолжался. Еще никогда разведка боем не проводилась силами двух с половиной миллионов человек.
При поддержке Сталина Конев торопил танкистов, чтобы удовлетворить свои амбиции и опередить соперника в борьбе за блистательный приз. Жуков пришел в бешенство из-за задержки в наступлении на Берлин. С наступлением утра небо прояснилось над Зееловскими высотами, где всю ночь продолжались беспорядочные бои, и это позволило штурмовикам начать беспощадные бомбежки немецких позиций. Оборона 9-й немецкой парашютно-десантной дивизии окончательно рухнула. Эта дивизия была укомплектована не настоящими парашютистами, а в основном подразделениями наземного обслуживания аэродромов, у которых не было никакого боевого опыта. Это сильно облегчило задачу танкистов Катукова, но они продолжали сталкиваться с контратаками как танков «пантера» из дивизии Курмарка, так и с солдатами вермахта и подростками из гитлерюгенда, стрелявших с близкого расстояния фаустпатронами.
Положение на немецких перевязочных пунктах и в полевых госпиталях было ужасающим. Хирурги просто не справлялись с огромным потоком раненых, поступавших к ним. На советской стороне дела были не намного лучше. Как позже стало ясно из докладов, до сих пор никто не подобрал и не позаботился о тех, кого ранили еще в первый день наступления. Их число возросло, когда артиллерия 5-й ударной армии начала по ошибке обстреливать танковые части Катукова.
Немецкие самолеты эскадрильи «Леонидас», которые базировались в Ютербоге, повторяя опыт японских пилотов-камикадзе, пытались, в большинстве случаев безуспешно, уничтожить советские понтонные переправы через Одер. Такого рода самоубийственные вылеты называли Selbstopfereinsatz – «миссией самопожертвования». Так погибли тридцать пять немецких пилотов. Их командир генерал-майор Роберт Фукс сообщил их имена «фюреру к его предстоящему пятьдесят шестому дню рождения», полагая, что он оценит подарок такого рода. Но это безумие вскоре пришлось прекратить, так как передовые части 4-й советской гвардейской танковой армии уже подходили к аэродрому, где базировалось это подразделение.
Танковые части маршала Конева стремительно наступали по направлению к реке Шпрее южнее Котбуса, чтобы переправиться раньше, чем немцы успеют организовать на этом участке оборону. Генерал Рыбалко находился со своей головной бригадой и не хотел тратить время на подвоз понтонов. Он просто приказал первому танку въехать прямо в Шпрее, которая в этом месте имеет ширину около пятидесяти метров. Вода поднялась выше гусениц, но ниже водительского люка. Он проехал, а за ним, колонной по одному, двинулась вся бригада, не обращая внимания на пули, барабанящие по броне. В этом районе у немцев не было противотанковых орудий. Дорога к Генштабу сухопутных войск вермахта в Цоссене была открыта.
Офицеры штаба в Цоссене ничего не знали о прорыве советских танков. Их внимание все еще было приковано к Зееловским высотам, куда генерал-полковник Готхард Хайнрици бросил свой единственный резерв – III танковый корпус СС под командованием обергруппенфюрера Феликса Штайнера. В его состав входила 11-я дивизия СС Nordland, укомплектованная датскими, норвежскими, шведскими, финскими и эстонскими добровольцами.
К утру 18 апреля битва на Зееловских высотах достигла еще большего накала. Жуков узнал от Сталина, что танковые армии Конева прорываются к Берлину, и если его Первый Белорусский фронт не прорвет немецкую оборону в ближайшее время, то он прикажет Рокоссовскому на севере повернуть Второй Белорусский фронт тоже на Берлин. Это было пустой угрозой, поскольку войска Рокоссовского так запаздывали, что не смогли бы переправиться через Одер раньше, чем 20 апреля. Жуков в отчаянии приказывал наступать и наступать. Поздним утром советские войска, наконец, прорвали немецкую оборону. Одна из танковых бригад Катукова вышла на Reichstrasse 1 – главную автостраду рейха, ведущую из Берлина в уже разрушенную столицу Восточной Пруссии, Кенигсберг. Девятая немецкая армия генерал-полковника Теодора Буссе была теперь разрезана на две части и вскоре полностью разгромлена. Но цена этой победы была высокой. Части Первого Белорусского фронта потеряли более 30 тыс. человек, в то время как вермахт потерял всего 12 тыс. солдат и офицеров. Жуков не испытывал угрызений совести. Его интересовала только поставленная Сталиным цель.
