Но Гитлер был ошеломлен тем, что с решением Рундштедта согласился Зепп Дитрих, командир дивизии СС Leibstandarte-SS Adolf Hitler. А Рейхенау, заверив Гитлера, что не станет отступать, тут же продолжил отвод войск, поставив фюрера перед свершившимся фактом. Гитлер позднее вынужден был компенсировать Рундштедту увольнение, подарив генералу на день рождения 275 тыс. рейхсмарок. Он частенько цинично высказывался о том, как легко подкупить генералов деньгами, имениями и наградами.
Ленинград был спасен от уничтожения отчасти благодаря жесткой манере командования Жукова и самоотверженности его защитников, но главным образом вследствие решения немецкого командования о сосредоточении всех своих сил под Москвой. С тех пор группа армий «Север» оказалась на Восточном фронте в положении бедного родственника: практически не получая подкреплений, но зато в постоянном страхе, что ее очередные части будут переброшены для усиления формирований в центре и на юге. Невниманию к этому участку фронта с немецкой стороны соответствовало еще большее пренебрежение с советской стороны: Сталин несколько раз собирался снять ряд частей защитников Ленинграда для обороны Москвы. Сталин не испытывал теплых чувств к городу интеллигенции, которая смотрела свысока на москвичей и подозрительно благоволила Западной Европе. Трудно сказать, насколько серьезно он рассматривал перспективу сдачи города, но совершенно ясно, что в течение осени и зимы он гораздо больше был озабочен сохранением сил Ленинградского фронта, чем сохранением самого города, не говоря уже о его жителях.
Советские попытки разорвать кольцо блокады извне закончились неудачей, и 54-й армии не удалось выбить немцев с южного берега Ладожского озера. Но по крайней мере защитники все еще удерживали перешеек между городом и озером, благодаря осторожности финнов, не решавшихся наступать на территорию, принадлежавшую СССР до 1939 г.
Блокада постепенно стала привычной, с регулярными обстрелами города немцами в установленные часы. Потери среди гражданского населения возрастали, но в основном от голода. Ленинград фактически превратился в остров. Связь с «Большой землей» возможна была только через Ладожское озеро и по воздуху. Около 2,8 млн мирных жителей оказались в ловушке, а питанием нужно было обеспечить 3,3 млн чел. – с учетом полумиллиона военнослужащих. Распределение продовольствия – для общества, прокламирующего равноправие, – осуществлялось поразительно неравномерно. Партийные чиновники позаботились о том, чтобы их родные и близкие не пострадали от голода. Те, кто контролировал продовольственное снабжение и поставки, вплоть до отдельных хлебных магазинов и столовых, бессовестно пользовались своим положением. Получение же самого элементарного продуктового пайка часто требовало взятки.
Продукты питания были источником власти как для взяточника, так и для правительства, которое уже давно использовало распределение продовольствия для того, чтобы добиться большей покорности населения или наказать неугодных. Рабочие промышленных предприятий, дети и военные получали полный паек, но другие – неработающие жены или подростки – получали лишь паек «иждивенца». Их карточки в народе назывались «смертниками» – пропуском на тот свет. В системе истинно советской социальной иерархии эти категории людей считались «лишними ртами», в то время как партийные боссы получали дополнительный паек, чтобы на сытый желудок принимать решения во имя общего блага.
«С продуктами у нас очень плохо, – отмечал Василий Чуркин в конце октября, находясь на позициях вблизи Шлиссельбурга на Ладоге. – Мы получаем 300 граммов черного, как земля, хлеба и водянистый суп. Лошадей кормим березовыми ветками без листьев, и животные дохнут одно за другим. От павших лошадей жители Березовки и наши солдаты оставляют голые кости. Конину рубят на куски и варят».
Солдатам было намного лучше, чем гражданским. И те, чьи семьи оставались в городе, с нарастающей тревогой ждали зимы. Ходили страшные слухи о людоедстве. Чуркин описывает, как «наш младший сержант Андронов, высокий, широкоплечий парень, полный энергии, совершил ошибку, за которую поплатился жизнью. Интендант отправил его под каким-то предлогом машиной в Ленинград. В то время в Ленинграде голодали больше, чем мы, а у большинства наших там были семьи. Машину с Андроновым задержали в пути. В машине обнаружили консервы, мясо и крупу, которые мы отложили из своих собственных скудных пайков [чтобы передать своим семьям]. Трибунал приговорил Андронова и его начальника к смерти. Его жена с маленьким ребенком были в Ленинграде. Говорят, что ребенка съел их сосед, а жена лишилась рассудка».
Голодающий город нуждался в сильных морозах, чтобы лед на Ладоге окреп и смог выдерживать грузовики для подвоза продовольствия по ледовой дороге. В первую неделю декабря были предприняты рискованные попытки. «Я видел полуторку, – писал Чуркин, – ее задние колеса провалились под лед. В кузове были мешки с мукой, они остались сухими… Кабина грузовика задралась вверх, передние колеса стояли на льду. Я прошел мимо десятка груженых мукой полуторок, вмерзших в лед. Они были первопроходцами «Дороги жизни». В грузовиках никого не было. Жителям Ленинграда придется еще немного подождать уже собранных для них запасов продовольствия». В приозерном поселке Кабона Чуркин увидел, что «по всему берегу, на многие километры, так что не было видно конца, протянулись длинные ряды мешков с мукой и ящиков с продуктами, подготовленными для отправки по льду голодающим Ленинграда».
К началу декабря в командовании группы армий «Центр» многие стали понимать, что их истощенные и обмороженные войска уже не смогут взять Москву. Они хотели отвести свои ослабленные части на хорошо обороняемые позиции до весны. Однако подобные аргументы были отброшены генералом Гальдером по указанию ставки фюрера. Кое-кто начал вспоминать войну 1812 г. и жуткое отступление наполеоновской армии. Даже теперь, когда грязь замерзла, улучшить снабжение не удавалось. Температура опускалась ниже минус 20 градусов по Цельсию, а видимость часто бывала нулевой, и самолеты люфтваффе большую часть времени не могли совершать боевые вылеты. Как аэродромные службы немецкой авиации, так и моторизованные части должны были по утрам разводить костры под двигателями своих машин, чтобы попытаться запустить их. Пулеметы и автоматы промерзали намертво, потому что вермахт не имел зимних смазочных материалов. Радиотехника в условиях экстремально низких температур тоже отказывала.
Тягловые лошади, привезенные из Западной Европы для нужд артиллерии и транспорта, не были приспособлены к таким холодам, им не хватало корма. Хлеб привозили замерзшим. Чтобы поесть, солдатам приходилось резать хлеб ножовками и размораживать его в карманах брюк. Ослабленные солдаты не могли рыть окопы в твердом, как железо, грунте – им приходилось сначала прогревать его кострами. Не хватало сапог, чтобы заменить развалившиеся в результате многокилометровых маршей. Не хватало теплых рукавиц. Число жертв обморожения превышало теперь количество раненых в бою. Офицеры жаловались, что их солдаты стали похожими на русских крестьян, потому что они отбирали зимнюю одежду у местных жителей, а порой даже заставляли их разуваться, угрожая оружием.
Женщин, детей и стариков выгоняли на улицу из изб, где немецкие солдаты срывали полы в поисках припрятанного картофеля. Наверное, менее жестоко было бы сразу убивать этих наполовину раздетых людей, чем обрекать их на медленную смерть от голода и холода в ту страшную зиму, оказавшуюся самой суровой за многие, многие годы. В наихудших условиях содержались советские военнопленные. Они умирали тысячами от изнеможения во время марш-бросков на запад по снегу, от голода и от болезней, главным образом сыпного тифа. Некоторые были доведены крайней степенью страдания до людоедства. Каждое утро охранники заставляли пленников бежать по несколько сотен метров, избивая их при этом. Упавших немедленно пристреливали. Жестокость стала психологическим пристрастием тех, кто обладал абсолютной властью над существами, которых велено было презирать и ненавидеть.
