Сидоров решил поддержать дружескую атмосферу – достал и с достоинством распечатал коробку папирос «Люкс», которые сам Дятленко именовал не иначе как «генеральскими». Эту роскошь парламентерам выдали специально, чтобы произвели впечатление на немецких офицеров. Сидоров предложил немцам папиросы так, будто всегда курил только их, а вовсе не махорку. Потом он попросил Дятленко сказать немцам, что для него это уже третья война: он сражался на империалистической, на Гражданской и вот теперь на Великой Отечественной. Дятленко ожидал, что старшина добавит «с немецко-фашистскими захватчиками», но тот улыбнулся и сказал: «И на всех трех войнах у меня ни разу не было случая вот так мирно поговорить с врагом». Немецкие офицеры согласились, добавив, что сейчас в их блиндаже собрались самые миролюбивые люди на всем фронте. И тут послышалась ожесточенная пальба. Русские пришли в ужас. Один из немецких офицеров выскочил из блиндажа, чтобы узнать, в чем дело. Вернувшись, он укоризненно сказал парламентерам: «Это ваши». К счастью, огонь скоро прекратился. (Позднее Дятленко и Смыслов узнали, что это не удержались от соблазна зенитные батареи, увидев прямо над головой немецкие транспортные самолеты.)
Ушедшего офицера, полковника, все не было. В блиндаже стало нарастать напряжение. Наконец он вернулся, но вовсе не с известием, что на улице ждет машина, которая доставит парламентеров в штаб 6-й армии. По выражению Дятленко, немец выглядел как побитая собака. Подчиненные, догадавшись о том, что произошло что-то неладное, встали, словно сейчас им всем должны были прочитать смертный приговор.
«Мне приказано, – сказал парламентерам полковник, – никуда вас не везти и ничего от вас не принимать. Сейчас вам снова завяжут глаза, отведут обратно, вернут оружие и отпустят». Дятленко попробовал возражать. Он даже предложил, хотя это было вопреки полученным инструкциям, передать конверт уполномоченному принять его офицеру в обмен на расписку.
«Я получил приказ ничего от вас не принимать», – повторил немецкий полковник.
«В таком случае мы просим, чтобы вы написали на этом конверте, что вы, в соответствии с приказом вышестоящего начальства, отказываетесь принять это письмо, адресованное командующему армией», – не отступал Дятленко.
На это предложение тоже последовал категорический отказ. Смыслов и Дятленко поняли, что разговор закончен. Оставалось только дать снова завязать себе глаза и вернуться обратно. Провожал Дятленко тот же самый лейтенант.
«Сколько вам лет?» – шепотом спросил разведчик, когда они тронулись в обратный путь. «Двадцать четыре», – ответил немец. Они были почти ровесники.
«Эта война между нашими народами – трагическая ошибка, – после некоторой паузы продолжил Дятленко. – Рано или поздно она закончится, и было бы хорошо, если бы мы с вами смогли как-нибудь встретиться, да?» – «В моем сердце нет места для иллюзий, – ответил немецкий лейтенант. – Еще до конца этого месяца меня уже не будет в живых. А может быть, и вас тоже». – «Неужели вы действительно думали, – не унимался Дятленко, – что мы позволим вам мирно перезимовать в теплых землянках?» Ответ был ожидаемый: «Нет. По опыту прошлой зимы можно было предположить, что вы начнете наступление. Но никто не ожидал, что оно получится таким масштабным».
Движимый профессиональным любопытством, Дятленко не удержался от соблазна отступить от инструкции, предписывающей избегать разговоров на конкретные темы. «Вы мне говорили, что ваши солдаты смеялись над призывами Вилли Бределя. Но разве он был не прав, говоря о вашем безнадежном положении? Разве его обращение не нашло отклик в ваших сердцах?» – «Все, что говорил Бредель, правда, – ответил лейтенант. – Но не забывайте одно. Когда идет война двух мироззрений, одних слов недостаточно для того, чтобы склонить противника на свою сторону».
На передовых позициях парламентерам развязали глаза и вернули оружие. Офицеры козырнули друг другу. Дятленко, Смыслов и Сидоров, все еще с белым флагом, вернулись к генералу Виноградову, ждавшему их в подбитом танке.
По возвращении командир дивизионной разведки приказал Сидорову: «Быстро нарисуй схему обороны их участка», и парламентеры стали свидетелями того, как старшина, так миролюбиво говоривший с врагами, тут же набросал точную карту огневых точек противника. «Не знаю, было ли у него такое задание с самого начала, – писал впоследствии Дятленко, – или этот человек обладал удивительно цепкой памятью, но запомнил он все». Дятленко и Смыслов вернулись в штаб фронта на «виллисе» вместе с Виноградовым и его преемником, уставшие и расстроенные. Успеха их миссия не возымела, и теперь снова предстояло погибнуть тысячам людей.
Часть пятая
Конец 6-й армии
Глава 20
Воздушный мост
«Тучи сегодня висят очень низко, – писал Ганс Дибольд, врач 44-й пехотной дивизии. – Мы едва не задеваем их… В белой пелене печально завывает двигатель заблудившегося транспортного самолета».
[791]
Выражение «воздушный мост» фронтовиками использовалось редко. Идея о постоянном сообщении через головы русских могла осенить только тех, кто колдовал над оперативными картами в Берлине и Растенбурге. Когда осуществлять доставку грузов все-таки начали, Гитлер постоянно хотел иметь информацию о том, сколько и чего получила 6-я армия, поэтому генералы и штабные офицеры непрерывно требовали от командиров люфтваффе и начальников аэродромов предоставить им самые свежие данные. Подобное вмешательство сверху лишь усугубляло сложное положение авиаторов. Генералы люфтваффе, находящиеся в Германии, бездумно подхватили решение Гитлера обеспечить снабжение 6-й армии по воздуху, однако выделили для этой цели совершенно неподходящие самолеты, в частности учебные Ю-86, только чтобы в отчетах впечатляли цифры. Рассматривалась даже возможность использования планеров, правда недолго. До первого профессионального замечания – эта цель будет очень легкой для русских истребителей.
Проблем было много, и немалый вклад в то, чтобы их стало еще больше, внесли командиры тыловых авиабаз, отправлявшие на фронт «Юнкерсы-52С», не переоснащенные для полетов в зимнее время, просто чтобы продемонстрировать, как оперативно они выполняют приказ фюрера. Эти якобы транспортные самолеты, поступившие совершенно неожиданно, без предупреждения, усилили царящую сумятицу, в особенности потому, что еще не была создана группа управления воздушным снабжением, которая должна была обеспечить координацию всех действий. В конце ноября эту обязанность взяли на себя штаб 8-го воздушного корпуса и лично генерал Фибиг, после чего ситуация значительно улучшилась. Впрочем, сей глобальный проект с самого начала был обречен на неудачу, так много у него было организационных и технических недостатков.
Генерал фон Рихтгофен неоднократно предупреждал, что транспортной авиации понадобится не один, а шесть полноценных аэродромов внутри «котла», укомплектованных подготовленным наземным персоналом. Его опасения относительно недостаточной длины взлетно-посадочных полос оправдались в первую же неделю, когда ухудшились погодные условия. Самым удачным стало 19 декабря – тогда 154 транспортных самолета люфтваффе доставили 289 тонн груза, однако такие дни были большой редкостью. Суровые погодные условия оказались не единственной проблемой. Аэродром «Питомник» скоро стал постоянным объектом внимания авиации противника. Результатом этого внимания было то, что его взлетно-посадочная полоса часто становилась на время непригодной из-за лежащих на ней обломков разбившихся самолетов. Обгоревшие металлические остовы оттаскивали в снег, и скоро по обе стороны от полосы образовалось «обширное кладбище машин».
[792]
Большую опасность вызывали ночные вылеты, в первую очередь в своей завершающей фазе – посадке. Перед службой зенитного прикрытия в «Питомнике» стояла почти невыполнимая задача. Чтобы обнаружить бомбардировщики противника, нужно было включать прожекторы, а их лучи становились прекрасными ориентирами для советской артиллерии.
