В союзных войсках повсеместно царил хаос. Их передовые позиции нередко попадали под огонь собственной артиллерии и авиации. «Да хранит нас Бог, и пусть этот бой будет коротким, – написал капрал Балош. – Нас все бомбят и обстреливают…»
[414]
Меньше чем через неделю он молил: «О Господи, останови эту ужасную войну! Если она продлится долго, у многих из нас не выдержат нервы… Суждено ли нам еще когда-нибудь провести приятный воскресный день дома?..» Боевой дух упал так сильно, что командование венгерской армии запретило солдатам писать домой из опасения, что письма с фронта негативно скажутся на настроениях их соотечественников в тылу. Перед очередной атакой солдатам, чтобы хоть как-то подбодрить их, давали шоколад, консервы, сало и сахар, но это приводило только к расстройствам желудка, потому что они давно отвыкли от подобной еды.
«У русских отличные стрелки, – писал Балош 15 сентября. – Господи, сделай так, чтобы я не попал им на мушку! Нам противостоят лучшие части Красной армии – сибирские дивизии под командованием Тимошенко [в этом капрал ошибся]. Мы мерзнем, хотя зима еще не началась. Что будет, когда наступят холода, если мы к тому времени останемся здесь? Святая Дева Мария, помоги нам вернуться домой!»
[415]
Запись следующего дня, новые воззвания к Господу и Пресвятой Деве оказались последними. Капрал погиб на берегу Дона. Дневник, найденный на его теле, перевели на русский язык в штабе Юго-Западного фронта и отправили в Москву.
Итальянская 8-я армия, державшая оборону по берегу Дона между венграми и 3-й румынской армией, также доставляла немецкому командованию много забот. Проблемы начались еще в конце августа. Ставка фюрера была вынуждена согласиться с тем, что для усиления боеспособности итальянцев им придется придать 29-й армейский корпус. В штабе офицеры получили следующие рекомендации: «Вы должны вести себя с союзниками вежливо. Нам необходимо достигнуть политического и психологического понимания… Климат Италии и образ жизни ее населения делают итальянских солдат непохожими на немецких. Итальянцы быстро устают, и при этом они более эмоциональны. Вы не должны быть высокомерными по отношению к нашим итальянским союзникам. Они бесстрашно помогают нам в суровых и непривычных условиях. Не оскорбляйте их и старайтесь избегать конфликтов».
[416]
Однако все эти попытки быть снисходительными и доброжелательными уже не смогли изменить настроения итальянцев, решительно не желавших воевать. Один сержант-итальянец на вопрос советского следователя, почему его батальон сдался в плен, не сделав ни единого выстрела, ответил: «Мы не стреляли потому, что решили – сопротивление будет бесполезно».
[417]
Чтобы продемонстрировать, как крепка межнациональная солидарность, командование 6-й армии даже включило в состав австрийской 100-й егерской дивизии 369-й хорватский полк. 24 сентября на фронт прилетел Анте Павелич – основатель и лидер фашистской организации усташей, диктатор Хорватии. Павелич проинспектировал свои войска и вручил отличившимся медали. Его встречал генерал Паулюс. В почетном карауле стоял наземный персонал люфтваффе.
Со стратегической точки зрения самыми важными для немцев были две румынские армии – они прикрывали оба фланга 6-й армии. При этом румынские части были не только плохо оснащены, но и недоукомплектованы. В Румынии под давлением Гитлера, требовавшего у союзников больше войск, призвали в армию больше 2000 уголовников. Половину из этих насильников, грабителей и убийц направили в 991-й особый штрафной батальон, однако после первого же боя дезертиров оказалось так много, что батальон был расформирован, а оставшихся солдат перевели в 5-ю пехотную дивизию, сражавшуюся на Донском фронте.
[418]
Румынские части отличались какой-то патологической шпиономанией. Они панически боялись вражеских лазутчиков. Даже вспышки дизентерии румынские офицеры считали происками коварного неприятеля. «Русские агенты, – говорилось в директиве 1-й румынской пехотной дивизии, – производят массовое отравление продовольствия и воды в тылу, чтобы нанести урон нашим войскам. Они используют мышьяк, одного грамма которого достаточно, чтобы убить десять человек».
[419]
Яд предположительно находился в спичечных коробка́х, а «агенты» определялись как женщины, а также повара и их помощники, имеющие отношение к приготовлению пищи.
Немцев, вынужденных иметь дело с союзниками, приводило в ужас то, как румынские офицеры обращались со своими подчиненными. К солдатам они относились как «господа к рабам».
[420]
Лейтенант Штольберг, кстати австрийский граф, писал об этом так: «Помимо всего прочего они нисколько не интересуются своими солдатами. И самое главное – сами румыны офицеры никудышные…»
[421]
Ефрейтор-сапер из 305-й пехотной дивизии свидетельствует, что на румынских полевых кухнях готовили три вида блюд – одни для офицеров, вторые для унтер-офицеров и третьи для солдат, которым почти ничего не оставалось.
Натянутые отношения между союзниками приводили к постоянным ссорам. «Чтобы не допустить в будущем новых печальных инцидентов и недопонимания между румынскими и немецкими солдатами, чья дружба скреплена кровью, пролитой на поле боя во имя общего дела, нам следует устраивать встречи, обеды, вечеринки, праздники и так далее, чтобы между румынскими и немецкими частями установились более прочные духовные связи»,
[422]
– командующий 3-й румынской армией не нашел ничего лучшего, чем давать такие советы.
В начале осени 1942 года у разведки Красной армии были только смутные предположения относительно того, какая роль в вермахте отводится «хиви». Среди них действительно имелись добровольцы, но в основном это были советские военнопленные, набранные в лагерях, чтобы восполнить нехватку личного состава, в первую очередь вспомогательного персонала, однако впоследствии «хиви» все чаще задействовали для выполнения боевых задач.
Полковник Гроскурт, начальник штаба 11-го корпуса, стоявшего тогда в большой излучине Дона, писал генералу Беку: «Крайне тревожно, что мы вынуждены усиливать свои боевые части русскими военнопленными, которым уже доверяют оружие. Это очень нелепая ситуация – чудовище, с которым мы сражаемся, теперь живет рядом с нами».
[423]
Во вспомогательных частях 6-й армии, приданных дивизиям, воюющим на передовой, насчитывалось более 50 000 русских – больше четверти от их общей численности.
[424]
В 71-й и 76-й пехотных дивизиях к середине ноября было по 8000 «хиви» – примерно столько же, сколько немецких солдат. Данных относительно того, сколько «хиви» придали резервным соединениям армии Паулюса, нет, но, по некоторым оценкам, их могло быть более 70 000 человек.
