Солдаты передовых ударных частей испытывали необыкновенное воодушевление, настоящий патриотический подъем. Они понимали, что творят историю, и показывали чудеса героизма. Рядовой Фомкин из 157-й стрелковой дивизии, например, вызвался идти перед танками, проводя их через минное поле. Не приходится сомневаться и в достоверности донесения политуправления Сталинградского фронта о той радости, с которой войска восприняли наступление: «…настал долгожданный час, когда защитники Сталинграда прольют кровь врага за кровь наших жен и детей, погибших солдат и офицеров».
[596]
Для тех, кто принимал участие в наступлении, это были «самые счастливые дни во всей войне»,
[597]
даже если потом на их долю выпали бои в Берлине, его падение и окончательная капитуляция Германии.
Оскверненная Родина наконец могла почувствовать себя отмщенной, хотя расплачиваться первыми пришлось не немцам, а румынам. Правда, по мнению начальника штаба армии генерала Гота, румынская пехота страдала от «танкобоязни».
[598]
Согласно советским донесениям, многие румынские солдаты сразу бросали оружие, поднимали руки вверх и кричали: «Antonescu kaputt!»
[599]
Также в них говорится о многочисленных случаях самострелов в румынской армии – солдаты стреляли себе в левую руку, а потом перебинтовывали рану, наложив на нее хлеб (они были уверены, что так им удастся избежать заражения). Пленных румын сгоняли в колонны, однако, прежде чем их отправили в лагеря, многих, возможно несколько сотен человек, красноармейцы просто расстреляли. Может быть, причиной суровой расправы стало то, что в расположении румынских частей нашли тела замученных советских офицеров.
Прорвать оборону противника на юго-востоке удалось быстро, но наступление развивалось не совсем так, как было запланировано. Имели место «случаи неразберихи в головных частях»,
[600]
обусловленные противоречивыми приказами. Возможно, под этой обтекаемой формулировкой скрыты нерешительные и неумелые действия генерал-майора Вольского, командира 4-го механизированного корпуса, части которого во время своего стремительного продвижения от соленых озер на запад рассеялись, и даже определить их местонахождение оказалось затруднительно.
[601]
К северу от Вольского наступал 13-го механизированный корпус полковника Танасчишина. Главной проблемой здесь оказалась нехватка грузовиков – пехота не поспевала за танками. Именно Танасчишину пришлось преодолевать гораздо более упорное сопротивление, чем кому бы то ни было. 29-я мотопехотная дивизия генерала Лейзера – единственный немецкий резерв на этом участке фронта – выдвинулась вперед навстречу корпусу Танасчишина в 15 километрах южнее Бекетовки. Немцам удалось потеснить советские колонны назад, но генерал Гот получил приказ перебросить дивизию Лейзера на южный фланг 6-й армии – его нужно было срочно усилить. Оборона 6-го румынского армейского корпуса была буквально сметена, развернуть новую линию не представлялось возможным, и угроза нависла даже над штабом самого Гота. Теперь на пути стремительно продвигающихся к Дону колонн танков оставался только 6-й румынский кавалерийский полк.
Успех контратаки Лейзера позволяет предположить, что, если бы Паулюс заранее, еще до начала советского наступления, подготовил сильный маневренный резерв, он смог бы перебросить его на юг, всего на 25 километров, и без труда прорвать там еще слабое кольцо окружения. Затем Паулюс смог бы направить свои войска на северо-запад, к Калачу-на-Дону, и отразить удар с севера. Однако это предполагало бы четкое понимание истинных масштабов угрозы, а его не было ни у Паулюса, ни у Шмидта.
Утром 20 ноября, когда началась артподготовка южнее Сталинграда, 4-й танковый корпус Кравченко, углубившийся почти на 35 километров в тыл за позициями 11-го корпуса Штрекера, повернул на юго-восток. 3-й гвардейский кавалерийский корпус тоже развернулся и ударил по 11-му корпусу сзади. Штрекер пытался организовать защиту своих тылов к югу от большой излучины Дона, чтобы не образовалась брешь в оборонительной линии всей армии, однако его главным силам приходилось отражать на севере удар советской 65-й армии, которая усилила давление, непрерывными атаками не позволяя противнику перегруппировать силы.
Поскольку «румыны в панике бежали, бросая оружие»,
[602]
376-й пехотной дивизии пришлось развернуться и отражать атаки Красной армии с запада, уповая на поддержку 14-й танковой дивизии, расположенной южнее. Австрийской 44-й пехотной дивизии тоже пришлось передислоцироваться, однако «много имущества было брошено, поскольку его не удалось вывезти из-за нехватки горючего».
[603]
Расположенные еще дальше на юг части 14-й танковой дивизии по-прежнему не имели информации о направлении советского наступления. Продвинувшись сначала на 20 километров на запад, во второй половине дня дивизия отошла назад к Верхней Бузиновке. По пути она столкнулась с фланговым полком 3-го гвардейского кавалерийского корпуса и буквально стерла его с лица земли. За два первых дня боев 14-я дивизия уничтожила 35 «тридцатьчетверок», а вот не получившая поддержки зенитная батарея, попытавшаяся использовать свои «восемь-восемь»
[604]
против танков, оказалась раздавлена гусеницами советских машин.
Действия немецких танковых и мотопехотных соединений, которые начали выдвигаться от Сталинграда на запад, чтобы укрепить новую линию фронта, затрудняла «катастрофическая ситуация с горючим».
[605]
Танкистов тоже не хватало. После того как по приказу Гитлера пехота, ведущая уличные бои в Сталинграде, была доукомплектована представителями разных родов войск, с формированием танковых экипажей стали возникать большие трудности. Еще одним решением, о котором пришлось горько пожалеть, стала отправка на запад всех тягловых лошадей. Русские наступали, а немцы даже не могли задействовать свою артиллерию.
