Немецкие части, расквартированные в Калаче (сводный батальон тыловых войск), не имели конкретного боевого приказа, но, если бы такой и был, выполнить его в сложившихся условиях имеющимися силами не представлялось возможным. На правом берегу, на высотах, господствующих над Доном, стояли четыре зенитные батареи люфтваффе, и еще два орудия находились на левом берегу. Охранял мост отряд строительной организации «Тодт», насчитывавший чуть больше 20 человек.
Командир 26-го танкового корпуса генерал-майор Родин поручил захватить мост 19-й танковой бригаде, которой командовал подполковник Филиппов. Бригада ночью вышла из Острова и на рассвете 22 ноября подошла к Калачу. В 6:15 два трофейных немецких танка и бронетранспортер подъехали к временной переправе через Дон. На машинах, чтобы не вызывать подозрений, были включены огни. Красноармейцы открыли огонь по охране, и тут на высокий берег реки стали выползать еще 16 советских танков, замаскировавшихся в густых зарослях кустарника. Место, выбранное для засады, было тем самым, с которого германские танкисты 2 августа впервые увидели Сталинград.
Несколько «тридцатьчетверок» немцы сумели подбить, но в целом дерзкий план Филиппова удался. Оборонявшие мост отступили, не успев его взорвать. По мосту пошли советские танки. Вскоре подоспела русская пехота, другие моторизованные и танковые соединения. Атаки поддержали огнем артиллерия и минометы с высот на противоположном берегу. К полудню красноармейцы ворвались в город. В Калаче началась паника. Несколько тяжелых орудий, имевшихся в распоряжении сводного батальона, огонь так и не открыли. Очевидно, не было снарядов… Взорвав ремонтные мастерские, немцы погрузились в машины и спешно покинули Калач. Они двинулись в Сталинград, к своим частям. Теперь ничто не препятствовало соединению 4-го и 26-го танковых корпусов, наступавших на северном фланге, и 4-го механизированного корпуса Вольского, шедшего с юга.
Ориентируясь на зеленые сигнальные ракеты, передовые части русских соединений встретились в открытой степи около Советского. Позже эта сцена с радостными объятиями была еще раз воспроизведена перед объективами фото– и кинокамер. На кадрах военной хроники танкисты и пехотинцы празднуют успех, угощая друг друга водкой и колбасой. Так ли это было на самом деле?..
В расположении немецких войск стремительно распространилась новость: «Мы окружены!»
[612]
В воскресенье 22 ноября протестанты отмечали день поминовения усопших. «В 1942 году Totensonntag
[613]
мрачное, – писал домой Курт Ребер, капеллан 16-й танковой дивизии, выполнявший и обязанности врача. – Тревога, страх и ужас…»
[614]
Впрочем, не все, узнав об окружении, поняли, чем это для них чревато. Прошлой зимой такое тоже случалось, но они всегда прорывались. И только те офицеры, кто был хорошо проинформирован, знали, что свежих резервов, которые смогут быстро прийти на помощь, на их фронте просто нет. «Мы наконец осознали, какая над нами нависла угроза, – вспоминал впоследствии Фрейтаг-Лорингховен. – Армия оказалась отрезана от своих в глубине России, на краю Азии».
[615]
В 50 километрах западнее угасал последний очаг сопротивления румынских войск. Генерал Ласкар отверг предложение сложить оружие. «Мы будем продолжать сражаться до конца»,
[616]
– заявил он. Его солдаты действительно не отступили, но у них осталось совсем мало боеприпасов, и помощи ждать им было не от кого.
Соединение советских частей под Калачом создало смертельную опасность для 11-го армейского корпуса генерала Штрекера, находившегося севернее. Корпус вел оборонительные бои, окруженный с трех сторон, в обстановке хаоса и получая крайне противоречивую информацию. О смятении, царившем в нем, красноречиво свидетельствуют отрывки из дневника, обнаруженного на теле убитого немецкого офицера-артиллериста.
«20:11. …Наступление заканчивается?!! Меняем позицию, выдвигаемся на север. У нас осталось всего одно орудие. Остальные выведены из строя.
Суббота, 21:11. Рано утром – неприятельские танки… Отступаем. Русские уже совсем близко. Нашей пехоте – мотоциклистам и саперам – нужна поддержка огнем. Сегодня мимо нас, не останавливаясь, шли румыны. Мы отходим. Русские напирают уже с двух сторон. Новая огневая позиция. Пробыли на ней совсем недолго, опять смена позиции, глубже в тыл. Строим укрытие.
Воскресенье, 22:11. Тревога в 3:30. Приказано отступать в пешем строю… Русские приближаются, румыны отходят. Удержаться здесь своими силами мы не сможем. С нетерпением ждем нового приказа сменить позицию».
[617]
Во время отступления немецким пехотным дивизиям приходилось в открытой степи отражать кавалерийские атаки. Один из офицеров сказал об этом так: «…будто в 1870 году».
[618]
Самой большой проблемой для отходящих к Сталинграду оставался транспорт, в основном из-за нехватки лошадей. Подчас решение принималось простое и жестокое. В качестве тягловых животных использовали полуголодных русских солдат из лагерей для военнопленных. «Когда 20 ноября началось отступление, – показал впоследствии один из них, – нас впрягали вместо лошадей в повозки, нагруженные боеприпасами и продовольствием. Тех пленных, которые не могли тащить телеги так быстро, как требовал фельдфебель, расстреливали на месте. Так мы были вынуждены тащить повозки четыре дня практически без отдыха. В лагере под Вертячим, отгороженном колючей проволокой пространстве без какого-либо укрытия, немцы отобрали самых здоровых пленных и увели их с собой».
[619]
Остальных, больных и слабых, оставили умирать от голода и холода. Когда передовые части 65-й армии подошли к лагерю, из 98 человек в живых осталось всего двое.
[620]
Чтобы запечатлеть жуткую сцену, вызвали фотографов. Снимки напечатали в советских газетах, и впоследствии они стали еще одним свидетельством военных преступлений, в которых правительство СССР обвиняло нацистов.
376-я пехотная дивизия в результате русского наступления, «чрезвычайно стремительного»,
[621]
по словам ее командира генерала Эдлера фон Даниэльса, понесла огромные потери. После нескольких дней упорных боев в ней осталось всего 4200 человек. Окруженная на правом берегу Дона, 22 ноября дивизия начала отходить на юго-восток, надеясь присоединиться к 11-му армейскому корпусу, и через два дня переправилась через Дон по мосту у Вертячего.
