– Ну уж два… Два раза по половинке… – заскромничал я.
– Это как же ты, Саша, умудрился? – Белоконь посмотрел на меня с неподдельным интересом. Впервые, кажется, за четыре с половиной года знакомства.
Ну не рассказывать же, как Лобановский заснул прямо в боевом вылете, а я его разбудил?!
– Да вот как-то так случилось… Когда летали на сопровождение «горбатых», в условиях радиомолчания у мичмана случились проблемы с навигацией, ну а я его домой привел. А в этом вылете ему плоскость оторвало… И всех моих заслуг – что я ему запретил катапультироваться. Ничего героического, одним словом.
– Вот только не надо ложной скромности, Саша, – шутливо пригрозил мне пальцем Свинтилов. – Знаем мы, у тебя всегда «ничего героического». А потом выясняется, что ты и джипсов на Наотаре валил, и охраннику клонскому пулю в лоб засадил, и от егерей «Атурана» убежал… Так что – за тебя, Саша! И за звездочку твою вторую необмытую!
Мою лейтенантскую звездочку мы, справедливости ради, немножко обмывали уже, на Большом Муроме. Но Свинтилова тогда с нами не было. Моих друзей с «Трех Святителей» – и подавно.
– Правильная мысль! За Сашку! – подхватил Колька. – Больших звезд тебе, дружище!
Я, растроганный до глубины души, с удовольствием потребил старку.
– Ну, бог троицу любит, или как? – Кожемякин вопросительно посмотрел на Белоконя.
Тот с ответом не спешил.
Оно и понятно: все-таки Белоконь, совершая боевые вылеты (что делало ему честь) в качестве комэска-1, по-прежнему оставался пресс-офицером авианосца. А это такая шкурная должность, которая, помимо непрестанного ведения пропаганды и контрпропаганды, обязывает все время изображать из себя ходячее собрание добродетелей.
Пресс-офицер говорит нормативным русским языком, воздерживается от похабных анекдотов и, конечно, пьет только за столом, только из рюмок и исключительно при наличии достойного повода. Чего и другим всячески желает – как правило, в приказном порядке.
– Э, да что там! – махнул рукой Белоконь. – Давай! Только, товарищи, я вас очень прошу: если сейчас снова вылет – не забудьте принять детоксин.
Детоксин – это такая пилюля, в любой пилотской аптечке есть. Совершенно убойная штука. И опьянение снимает, и сытую одурь, о недосыпе позволяет забыть на сутки…
– Как? Снова вылет? – всполошился Дантес. – Зачем?
– Про детоксин не забудем. Но каркать не надо, Андрюшка, – жестко сказал Кожемякин. – Вишь, человека перепугал!
Пресс-офицер приосанился (заскрипели электромышцы), глаза его метнули молнии.
– Ты, Егор, человек, конечно, уважаемый… – начал Белоконь.
«Вот и закончилось благорастворение в воздусех, – подумал я. – Как пойдут сейчас собачиться! А ведь упрямые оба, ужас! Хуже клонов…»
Раздался громкий колокольный удар – так по внутрикорабельной трансляции предварялись экстренные сообщения.
– Торпеды по левому борту! Подлетное время двадцать секунд! – В голосе вахтенного прорвались истерические нотки.
На дальних и средних дистанциях радарного обнаружения клонские торпедоносцы «Фраваши» практически неотличимы от тяжелых истребителей «Хаген». У них и экстерьер одинаковый: схема «летающее крыло», два киля и четыре маршевые дюзы.
«Фраваши», правда, чуть побольше и снабжен огневой точкой защиты хвоста с живым стрелком. Но точка эта неприметная совсем, так что во фронтальной проекции ее как бы и нет.
Случилось так, что за парой наших сильно поврежденных «Хагенов» увязались два «Фраваши». Думаю, поначалу они немцев хотели расстрелять из пушек и тем удовольствоваться.
Но, быстро обнаружив, что «Хагены» не предпринимают никаких маневров уклонения, а значит, и не подозревают об опасной близости «Фраваши», их командир принял план получше. Рискованный, безумный план – но именно на отчаянной отваге кадровых офицеров держались обе наши сверхдержавы, для кого это секрет?
По всем понятиям эта пара торпедоносцев была обречена. Да, их не обнаружили станции защиты хвоста истребителей – на обоих в бою выбило почти всю электронику. Но оставались еще мощнейшие радары минимум одного дозорного «Асмодея», «Трех Святителей» и фрегатов, которые были выделены из состава группы «Шторм» специально для сопровождения нашего авианосца.
Верно, радары-то работали. Однако на больших и средних дистанциях «Хагены» и крадущиеся за ними «Фраваши» сливались в одну отметку неопределенного вида «малая групповая цель».
А аппаратура госопознавания или, как пишут в журнальных очерках для гражданских, система «свой-чужой»?
Увы, за полторы минуты до того, как «малая групповая цель» вошла в эффективную зону ПКО авианосца и фрегатов, запросчики были отключены по требованию руководителя полетов. Да-да, приказ исходил от нашего бога войны, опытнейшего эскадр-капитана Шубина!
Сделать это пришлось потому, что при возвращении на авианосец «Горынычей» пошел неприемлемо высокий процент сбойных запросов-ответов. Вероятно, поблизости крутились невыявленные конкордианские зонды информационной борьбы, которые прицельными помехами глушили рабочий диапазон частот аппаратуры госопознавания. Впрочем, хватило бы и того, что ответчики на некоторых «Горынычах» вышли из строя в ходе схватки с конкордианскими истребителями.
Так или иначе, но после двух ошибочных пусков зенитных ракет по своим флуггерам Шубин вышел из себя и потребовал всю лишнюю автоматику отключить на хер, а все наблюдаемые цели с такими-то параметрами в безусловном порядке считать дружественными.
Так и получилось, что два «дружественных» торпедоносца подкрались к авианосцу почти вплотную.
Дальнейшие события развивались стремительно.
Бабакулов, который патрулировал возле «Трех Святителей», при помощи своего бортового радара засек четыре флуггера и поприветствовал их. С борта двух флуггеров ответили, два других борта промолчали. Это Бабакулова насторожило, он поймал вторую пару в оптический визир и дал максимальное увеличение.
Конкордианские торпедоносцы он опознал почти мгновенно – сказался боевой опыт. Бабакулов поднял тревогу и, не дожидаясь приказаний Шубина, атаковал.
Один «Фраваши» удалось сбить с ходу. Но другой клонский флуггер успел все-таки выпустить обе торпеды, прежде чем стая бабакуловских «Оводов» разорвала его в клочья.
Торпеды были встречены шквальным огнем. Их удалось повредить, но, увы, не уничтожить – времени у наших зенитчиков было всего ничего.
Первая прошла ниже бронепояса, пробила оба корпуса, левую продольную переборку и взорвалась в кладовых с провизией. То есть, пожалуй, в одном из самых безобидных мест на всем гигантском корабле.
Конечно, тысячами консервных банок ущерб от попадания не ограничился.
Взрывом был также разрушен ряд смежных помещений и большое количество коммуникаций, в том числе вся проводная связь между центральным постом ПКО и зенитными батареями левого борта. Это еще не означало, что корабль утратил возможность вести зенитный огонь половиной всех своих лазерных пушек, но на эффективность этого огня теперь особо рассчитывать не приходилось.
