– Арамейский?
– Может, и армянский, откуда я знаю! Нам за него надбавок не обещали.
Я не стал просвещать Меркулова насчет того, что армянский и арамейский это, мягко говоря, не одно и то же. Вместо этого я поинтересовался:
– Вы православный символ веры помните, товарищ капитан-лейтенант?
– Спросил! «Верую во единого Бога Отца Всемогущего, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого…»
– Так вот, то, что вы прочли, больше всего смахивает на своеобразный символ веры. Только, конечно, не христианский, а манихейский. Особенно если везде вместо «знаю» написать «верую».
– Похоже, ты прав… А что ты насчет «управителей» думаешь?
– Ничего особенного. Это может быть что угодно и кто угодно. Какие-нибудь их, манихейские, ангелы, демоны, духи, я не знаю… Но, если честно, я не думаю, что это сильно важно. Вот если бы вы нашли рецепт, как намеренно вызвать пробой или нагнать Муть, – другое дело.
– Что да, то да, – вздохнул Меркулов. – Но амулет все равно мировой, согласись! Настоящий антиквариат!
– Слов нет. Завидую!
Эх, лейтенант Пушкин, лейтенант Пушкин… Все бы вам Муть нагонять… А вам, капитан-лейтенант Меркулов, только антикварные амулеты подавай… Своего православного креста мало…
Глава 8
Первая любовь
2621 г.
Кенигсберг, Российская Директория
Планета Земля, Солнечная система
– Татьяна! Ну не будь же такой скрытной! – настаивала Тамила. – В конце концов, это нечестно! Я тебе все рассказываю как есть. А ты мне – ничего!
– Ладно, – сдалась Таня. – Скажи мне, что ты хочешь знать?
– Вы с Мирославом, ну… это…
– Что «это»?
– Уже… ну… были близки?
– Ах ты вот о чем?! – Таня как бы невзначай отворачивалась, чтобы Тамила не заметила, что вогнала ее в мак.
– Об этом всегда интересно, – простодушно объясняла Тамила и устраивалась на Таниной кровати поудобней, подтягивая к животу свои сильные крепкие ноги.
– Еще нет. Видишь ли, Мирослав говорит, что наши отношения ему очень дороги и что он…
– Что он?..
– …он не хочет их форсировать.
– Понятно, – уныло вздыхала Тамила. – Но полгода – это не очень-то… Ну, я хочу сказать, что за полгода оно как-то само… И не надо ничего форсировать.
– Это ты так считаешь. А мы с Мирославом – нет, – горделиво отвечала Таня. – У нас все по-особенному.
– Ню-ню… Особенные вы наши…
Поначалу Таню действительно не беспокоил тот факт, что поцелуи на матрасе в центре студии ни к чему в общем-то не приводят. Это казалось ей органичным. Ведь не каждая же тропинка должна приводить к замку доброго волшебника Звезденция. Но почти через год знакомства с Воздвиженским она начала волноваться.
Новый год Таня встретила с друзьями Мирослава, поэтами и «халтурщиками», в Доме литераторов.
Многие пришли на вечер со своими женами, иные – с детьми, притом довольно взрослыми. В обществе этих спокойных, умудренных опытом, освоившихся в жизни женщин и мужчин Таня чувствовала себя неуютно.
«Шли бы вы лучше за стол, девочки-припевочки. А мы тут со взрослыми дядями пока поговорим о всяком непонятном», – сказал поэт Гоцев, адресуясь к Леле и Юле – своим дочкам-школьницам, а заодно, так получилось, и к Тане, которой пришлось втянуться в разговор с прилипчивой Юлей о поступлении в КбГУ.
В общем, именно на Новый год Таня очень остро почувствовала, что засиделась в девочках-припевочках…
К утру такси отвезло Таню и Мирослава, припорошенных праздничным конфетти, в студию на Льва Толстого.
Мирослав был в приподнятом настроении, он острил, прижимал румяную девушку к себе, играл ее завитыми в дорогом парикмахерском салоне локонами и подмигивал ей, как казалось Тане, со значением. Но когда они вошли в квартиру и тяжелая дверь, обитая рыжим дерматином, за ними захлопнулась, всю игривую живость Мирослава словно ветром сдуло.
Он забрался под пуховое одеяло и, даже не дождавшись, пока Таня возвратится из ванной в голубом комбидресе с дивно расшитым серебром лифом, захрапел.
Мирослав лежал, широко раскинув руки. Он походил на антарктического тюленя.
Уткнувшись носом в подушку, облеченную в несвежую наволочку, Таня проплакала всю ночь.
Как же это получается, товарищи? Любовь есть, а страсти нет?
Разве такое бывает?
Когда Таня возвратилась в общежитие, новенький видеофон (новогодний подарок родителей) уже надрывался вовсю.
– Ну как, свершилось? – доискивалась загорелая, стройная Тамила. Новый год она встретила в бунгало-люкс, спрятанном в гуще майянских джунглей Канкуна, в обществе своего нового бога, артиста московского балета на льду и звезды всероссийского масштаба Аслама Каримбекова.
– Свершилось, – с вымученной улыбкой соврала Таня.
– Тогда поздравляю! – Тамила глупо улыбнулась. – То-то я смотрю, мордуленция у тебя бледненькая.
Когда сеанс связи окончился, Таня с головой залезла под старенький клетчатый плед и зарыдала.
Она никогда не думала, что когда-нибудь в жизни ей придется врать самой близкой подруге на такую деликатную тему.
Впрочем, через три месяца Таня не выдержала и призналась Тамиле в своей лжи. Носить в себе правду о взаимоотношениях с Мирославом у нее больше не было сил.
– Послушай, а может, он просто голубой?
– Нет, это отпадает.
– С чего ты взяла?
– Знаешь, нам на курсе психологии говорили, что, согласно данным статистики, индивиды, склонные скрывать свои гомосексуальные наклонности, слово «гомосексуализм» произносят в четыре раза чаще, чем все остальные. Данные такие… А от Мирослава я вообще никогда этого слова не слышала! Ни разу!
– Ты меня не убедила. Мало ли – произносит, не произносит.
– Или вот когда ты нам контрамарочку давала на концерт. Там в первом отделении был мужской балет «Каприз». А во втором – «Шопениана». Так он все первое отделение сидел и ныл, как маленький. Когда, мол, эти ломаки в трико прекратят тут анальные страдания свои… Хочу, говорил, нормальных балерин. В пачках! И пафос чтобы здоровый был!
– Гм… – Тамила подперла щеку рукой и с задумчивым видом уставилась в потолок – ни дать ни взять Шерлок Холмс в сердце Гримпенской трясины.
– Нет, я чувствую, что он нормальный, – как можно убедительней, сказала Таня. – Это у тебя пунктик на голубых. После Анатоля…
– Может, ты и права, что пунктик… – легко согласилась Тамила (впрочем, она все делала легко). – Тогда, может, он просто импотент, а?
