Ну и потеха! Перед медвежонком на земле сидит большая лягушка. Она, видно, только недавно очнулась от зимней спячки – сидит вялая, полусонная. Медвежонок тянет к ней лапу. Лягушка делает в сторону небольшой скачок. Мишка принимает это за игру. Он тоже неуклюже подскакивает вслед за лягушкой. Так они добираются до ближайшей лужи. Лягушка прыгает в воду, медвежонок суёт туда лапу, отдёргивает, трясёт ею и с удивлением смотрит, куда же девался его новый приятель.
Постояв в недоумении возле лужи, медвежонок нехотя отходит и бредёт дальше, прямо к моему шалашу. Он уже всего в каких-нибудь пятнадцати – двадцати шагах.
Я не могу оторвать глаз – до чего он хорош! Такой с виду мягонький, толстый, неповоротливый… Хочется взять его и потискать, побороться с ним, как с кутёнком. Даже не верится, что это вовсе не дворовый щенок, а лесной дикий зверь.
Он подходит ко мне ещё ближе. Это уже не совсем хорошо: ну-ка, заметит меня, испугается и закричит. Тут мамаша может броситься на защиту.
Конечно, по теории, медведя легко отпугнуть, но ведь одно дело – теория, а другое – опыт «на собственной шкуре».
Я пробую пугнуть непрошеного гостя – еле слышно щёлкаю пальцем по биноклю.
Медвежонок мигом услышал. Вот какой слух! Он поднимается на дыбки и пытается заглянуть в шалаш. Наверное, он уже заметил меня, только не может понять, кто это сидит за ветвями.
Любопытство его разбирает. Он наклоняет головку то в одну, то в другую сторону. Какая плутоватая у него мордочка! Ни дать ни взять озорной мальчишка! Кажется, сейчас скажет: «Дяденька, ты что тут делаешь?»
Постояв немного, медвежонок неуверенно делает шаг, другой в мою сторону.
Нет, это уж слишком. Так, пожалуй, он и в шалаш ко мне заберётся. Пора кончать игру.
– Кши ты! – Ия захлопал в ладоши.
Эффект получился полный. Медвежонок рявкнул, чуть не перекувыркнулся через голову и со всех ног кинулся к матери.
В один миг вся семейка исчезла в кустах.
Я тоже выбрался из шалаша. Вот и конец охоты. Значит, придётся домой возвращаться без дичи, пустым.
Ну и что же? Неужели такое знакомство в лесу не стоит убитого тетерева?
Конечно, стоит.
СТАРЫЙ БЛИНДАЖ
Пошёл я как-то весною в лес. В эту пору побывать в нём особенно интересно: у птиц и зверей появляются на свет детёныши.
Хорошо, например, разыскать где-нибудь в чаще ветвей гнездо дикой птицы и понаблюдать за тем, как заботливая мать кормит своих птенцов. Ещё интереснее последить за лесными четвероногими малышами – зайчатами или лисятами. Но зато и отыскать их совсем нелегко.
Всё утро бродил я в лесу. Где только не побывал: и в ельнике, и в молодом березнячке. Измучился. «Ну, – думаю, – теперь отдохну немного, а потом – домой».
Вышел я на полянку. Вот где благодать-то!
Вся поляна в цветах. Каких-каких только нет: красные, жёлтые, голубые… Словно разноцветные бабочки расселись и греются в ярких лучах весеннего солнца.
Люблю я лесные цветы – не рвать, а лечь среди них и рассматривать каждый цветок. Ведь у любого из них свой особый вид и как будто даже особый характер.
Вот большие, глазастые ромашки – «любишь – не любишь». Они весело растопырили белые лепестки, точно глядят вам прямо в лицо. А розовый клевер совсем иной: он так и прячет в густой траве свою круглую стриженую головку. И тут же склонились, будто о чём-то задумались, большие лиловые колокольчики.
Помню, в детстве старушка няня мне говорила о них: «Как поспеет трава в лесу, наступит время ее косить, тут лесной колокольчик и зазвенит и подаст свой голосок: берите, мол, косы, идите скорее в леса, в луга, запасайте на зиму душистое, свежее сено».
Вспомнились мне эти нянины сказки, и захотелось, как в детстве, спрятаться в траву, затаиться в ней, чтобы слушать звенящую тишину летнего полдня.
Я пошёл через поляну – укрыться в тени под старыми берёзами – и неожиданно на самом краю, среди кустов, увидел что-то тёмное, похожее на вход в пещеру. Сверху его покрывали толстые, обросшие мохом брёвна. Многие из них уже сгнили и провалились внутрь.
«Да это же старый блиндаж!» Я подошёл поближе и заглянул внутрь. Оттуда тянуло сыростью, запахом плесени.
Невольно вспомнились страшные годы войны, когда людям приходилось рыть эти мрачные земляные убежища.
Я отошёл в тень под берёзы, улёгся в траву и ещё раз взглянул на разрушенный старый блиндаж.
Вдруг мне почудилось, что внутри его кто-то зашевелился.
Я вздрогнул: кто это?
Из-под обломков брёвен показалась полосатая мордочка барсука.
Зверёк долго осматривался по сторонам, принюхивался. Но лёгкий ветерок дул от него ко мне, и потому чуткий зверь не обнаружил моего присутствия.
Убедившись наконец, что поблизости нет никакой опасности, барсук вылез из-под бревна и суетливо забегал по полянке, словно отыскивая что-то. Потом он вновь исчез в блиндаже.
«Странно! – подумал я. – Барсук – ночной зверёк. Ночью он бродит по лесу, а днём спит в норе. Зачем же теперь он вылезал из своего убежища?»
И, будто отвечая на мой вопрос, из блиндажа опять показался тот же зверёк. В зубах он что-то тащил.
Я пригляделся, стараясь рассмотреть его ношу. Да ведь это молодой барсучонок!
Вытащив детёныша из-под бревна, барсук положил малыша у входа, а сам торопливо вернулся в блиндаж и сейчас же вновь выбежал оттуда со вторым барсучонком. Так он вынес на солнышко четырёх барсучат. Они были маленькие и очень толстые, как дворовые кутята.
Я крайне удивился, глядя на такой поздний выводок; обычно барсучата родятся ранней весной.
Молодые барсучки, неуклюже переваливаясь, бродили на своих коротеньких ножках по полянке. А старый барсук (очевидно, их мать) зорко наблюдал за детворой. Стоило только какому-нибудь из малышей отойти немного подальше от других, как барсучиха подбегала к нему, осторожно брала зубами за шкурку и тащила назад.
Погуляв на солнышке, барсучата один за другим подобрались к матери и начали толкать её своими чёрными носиками под живот.
Тогда старая барсучиха разлеглась на боку, а барсучки, как поросята, улеглись возле неё и стали сосать молоко.
Мне было не очень удобно наблюдать зверьков из густой травы. Я приподнялся, нечаянно хрустнул сучком и этим испортил всё дело.
Барсучиха вскочила, и не успел я опомниться, как она мордой и передними лапами в один миг затолкала всех четырёх детёнышей обратно под брёвна. Сунула и следом исчезла там же сама.
И поляна вновь опустела, будто на ней никого и не было. Только большая нарядная бабочка махаон не торопясь перелетала с цветка на цветок.
