Случайно повстречавшийся тигр тоже может стать жертвой выстрела.
Замечу: при встрече с тигром Михалыч ни секунды не колебался, стрелять в неё или нет. Не колеблются и другие.
Машина с сотрудниками лесного участка двигалась по горной дороге на юге Хабаровского края. Выехав на пригорок, люди увидели идиллическую картину, ещё не нашедшую своего Репина или Моне. Под горой, у ручья, остановился УАЗик, на его капоте стояла бутылка водки, и двое мужчин сурового вида поднимали пластиковые стаканчики уже минимум по второму разу.
А рядом, в двадцати метрах от них, дорогу переходил тигр!
Зверя отдыхающие увидели одновременно с лесниками. И один из них, деловито «замахнув» стакан, выхватил из открытой двери УАЗика однозарядную одностволку и выстрелил в тигра. Тот одним прыжком скрылся в лесу. Мужики огляделись, увидели спускающийся с горы автомобиль, собрали остатки пиршества и упылили в даль светлую. Больше их в тех краях никто никогда не видел.
Представители охотинспекции выехали на место происшествия, обнаружили гильзу от ружья 20-го калибра и следы тигра с несколькими каплями крови. Но самого хищника им найти не удалось. Вполне возможно, что ранение, которое он получил, было не слишком тяжёлым, и он выжил, навсегда затаив недобрые чувства к отдыхающим гражданам. А про то, что тигр — умное и мстительное животное, я слышал неоднократно.
Профессиональные тигробои
А теперь пришло время вспомнить пресловутого Кашлева по прозвищу Тигриная Смерть, жителя села Пермского, описанного Владимиром Клавдиевичем Арсеньевым. Существуют ли сегодня такие же профессиональные охотники, сделавшие добычу тигра предметом своего заработка?
Конечно, есть!
Безусловно, в наше время они существуют в подполье, но тем не менее…
Ещё в первый месяц работы по «тигриной теме» в международной экологической корпорации я спросил своего коллегу, есть ли на Дальнем Востоке охотничьи нелегальные бригады, специализирующиеся на добыче тигра на заказ.
— Конечно, есть, — отреагировал коллега, — раз есть спрос, есть и предложение!
— А насколько реально пресечь их деятельность? Спланировать оперативные мероприятия, подвести к ним своего человека?
— Да муторное это дело, — лениво потянулся коллега, — кроме того, зачем? Должен же кто-то эту сволочь полосатую регулировать…
Я пожал плечами. Но мысль о личном контакте с профессиональными браконьерами-тигробоями меня не оставляла.
Моё желание осуществилось только через два года работы свободным журналистом. Тогда и пришло время изыскать возможность встречи с каким-нибудь тигриным Рамоном Эскобаром. К этому времени я знал уже как минимум о трёх охотничьих бригадах, готовых на заказ добыть тигра практически в любое время года. Масштабы их промысла были довольно скромными — от трёх до семи голов в год на каждую бригаду. Годовой доход такого сообщества составлял от шести до двадцати пяти — тридцати тысяч долларов, чего, в общем-то, хватало на безбедную жизнь, но не более. По сравнению с нелегальными заготовителями той же древесины в уссурийской тайге они выглядели почти нищими. Общим у этих людей, насколько я знал, было то, что все они являлись потомственными промысловиками и истово любили охоту.
Я не буду описывать здесь, к каким аргументам пришлось прибегнуть для того, чтобы войти в контакт с представителями одной из бригад, и кто выступал посредником при этом знакомстве. В конечном итоге после длительных переговоров, перезвонов и отказов я оказался в джипе Toyota Surf, медленно пробиравшемся по горным дорогам северного Сихотэ-Алиня.
Большинству читателей эти места кажутся, наверное, по опыту чтения замечательных книг В. К. Арсеньева и просмотра фильма Акиры Куросавы «Дерсу Узала», образцом дикости, глуши и забвения. Сегодня, однако, они являются довольно освоенными территориями наподобие лесных районов Ленинградской, Псковской и Новгородской областей.
Одним из самых бросающихся в глаза признаков цивилизации здесь являются лесовозные дороги, которые, словно гусеницы сибирского шелкопряда, ползут по самым глухим распадкам, ключам и таёжным ущельям. Вездесущесть этих просек и самих лесорубов трудно переоценить.
Один мой приятель-охотовед построил избушку на территории так называемого заказника, в двадцати километрах от ближайшей дорожной петли. Во время постройки он жил в балагане, потом вместе с другом на санях, надрываясь, притащил туда сварную железную печку. А через два года лесовозный тракт, словно раковая опухоль, пустил ветку, которая прошла в трёхстах метрах от укрытого в кедраче зимовья. Ещё через месяц зимовье сожгли, а всё имущество охотоведа украли…
Любой тигр на русском Дальнем Востоке может стать мишенью для бригады профессиональных тигробоев.
Но пока ещё, проезжая разбитыми грунтовками между резко вздымающихся боков покрытых густым ельником или кедровым лесом сопок, можно на секундочку почувствовать дыхание той самой, даже не доарсеньевской, а дочжурчжэньской тайги — неистощимого источника самого разнообразного зверья, его дома и убежища.
Посёлок В. — бывшая военная точка, радиолокационный центр в отрогах Сихотэ-Алиня, — сейчас полностью превратился в базу лесозаготовителей. В бетонном заборе, окружавшем брошенную военную часть, бульдозером пробита дыра, внутри громоздятся присыпанные снегом штабеля брёвен, между типовыми кирпичными домами, построенными здесь в 1970–80-е годы, натыканы вагончики приезжих лесорубов. Десяток лесовозов дымят на площадке, ожидая погрузки. Четыре года назад мои знакомые утверждали, что посёлок В. является центром незаконной рубки Уссурийского края. Теперь я уже знаю, что весь Уссурийский край является центром этого преступного промысла, и степень его противоречия действующим уложениям совершенно не зависит от удаления той или иной точки лесозаготовки от цивилизации.
С бригадиром местных тигробоев — назовём его Александром — я встречаюсь в одном из таких вагончиков. Я знаю, что он местный уроженец, что у него в посёлке есть собственный дом. Наверное, такой же, как и большинство из полусотни других: типовой двухквартирный, из кирпича, со спутниковой антенной, позволяющей смотреть здесь телевизор. Этими антеннами утыканы все здешние постройки. А рядом с домом стоят как минимум две японские машины — по одной на семью.
Александр — невысокий, сухой мужик лет под пятьдесят, одет в китайский джинсовый костюм (впрочем, других здесь нет), на ногах — самосшитые унты. Холодно, на дворе более тридцати градусов мороза. Он не очень понимает, о чём со мной говорить, я подсказываю.
— Давно охотитесь-то?
— Ну… — Александр улыбается, воспоминание доставляет ему удовольствие. — Лет с десяти-одиннадцати. Первое ружьё мелкашка была. Отец подарил. Бегал в тайгу, бил дикушу. Помогал солонцы солить. Первого изюбряка убил в тринадцать лет — тоже на солонце. Ждал пантача, вышел шильник — сердце не выдержало, я бухнул… Потом отец выдрал — ты что, говорит, не знаешь, кого можно стрелять, кого нет…
