– Выпей, – тихо сказал юноша.
– Мы тянули три дня. Ждали военных кораблей… террор-группы с
их газами и вирусами, просто бомбардировщики. Потом Штаф собрал офицеров… у
меня было временное лейтенантское звание. И сказал, что придется работать
самим.
– Выпей, Дач.
Кей глотнул.
– Многие отказались. Очень многие. Наотрез. Их посадили в
транспорты, и отправили обратно. Все долетели. Потом им дали ордена… этот
сраный «Клинок огня» второй степени. Все честно. Осталась половина, даже
меньше. Те, кто понимал – надо. Девять тысяч. Мы прикинули – по сорок четыре на
каждого. И по четыре десятых.
Он засмеялся – нелепым, чуть пьяным смехом.
– Подростков твоего возраста были готовы убивать все.
Женщин, как ни странно, тоже. Труднее оказалось с детьми. Я первый сказал, что
смогу. И добавил, что корь в прошлом году убила в десять раз больше детей, чем
мы, при всем желании, сумеем. Вот и заслужил… прозвище. Имен в газетах не было,
цензура бдила. Но слова лейтенанта, «который стал корью», гуляли по страницам
долго. Как алкарис узнал имя, почему запомнил – не знаю.
– Это было нужно, Кей? Убивать всех?
– Со стратегической точки зрения – уже нет. Инфраструктуру
планеты мы развалили, трудоспособных мужчин перемололи броней. Эти ошалевшие
женщины и ревущие детишки алкарисам подмогой бы не стали. А вот с политической…
не знаю. Ты хочешь слушать дальше?
Томми едва уловимо заколебался:
– Да… пожалуй.
– В моей группе было девять солдат. Нам досталась гимназия,
где держали полтысячи учеников. От шести до шестнадцати. Они трое суток провели
в спортзале, спали вповалку, ели какую-то дрянь… постоянная очередь в
единственный туалет, от которого несло на весь зал. В первый день, как сказали
охранники, они еще пели песни, школьные гимны… потом перестали. Мы зашли, и я
сказал, что всех отпускают по домам. Чтобы выходили поодиночке, расписывались в
журнале, и запомнили гнев Императора на всю жизнь. Они сразу ожили и загалдели.
Я стоял во дворе, с лазерником «Старый Боб»… с тех пор ненавижу эту модель.
Вечер, полутьма. Дети выходили, я стрелял со спины. Ни шума, ни крови… лишь
волосы на затылке дымились. Двое наших оттаскивали трупы за угол, на пустырь.
Через полминуты – следующий. Так – трое…Потом я попросил смену… и ребята, эти
вчерашние фермеры, которые верили в Долг, но шли как на собственную казнь,
вдруг легко согласились. Минут пять я блевал в учительской, потом умылся и
пошел таскать тела. Знаешь, что я увидел? Эти два недоумка, которые первого
пацана несли как спящего сына, сейчас выкладывали на бетоне телами слово
«ГРЕЙ». Я надавал им по морде, решил, что с перепугу нажрались наркотика. Вроде
бы помогло. Потом пошел в зал, где было еще шесть рядовых. Мне стало совсем не
по себе. Нет, они не били детей, не запугивали, не насиловали девчонок
постарше. Просто над ними, мучениками-добровольцами, вдруг стал витать веселый
энтузиазм. «Мальчик, пропусти девочку вперед! Будь вежлив!», «Малыш, ты сам
домой доберешься? Правда? Ну, иди…» Все были как обколотые, все. Рыжий толстяк,
который рыдал по дороге, и говорил, что у него самого двое детей, и зря он
согласился, студентик, что с утра не вылезал из сортира – нервный понос его
прохватил. Все – пьяные. От крови, смерти, власти. А то, что власть над детьми,
их сводило с ума еще больше. Тогда я понял – чем беззащитней жертва, тем слаще
это чувство. На их примере понял. Я-то начал убивать, еще когда сам был ходячей
соплей…
– Кей, не надо, – Томми вдруг коснулся его плеча. –
Перестань, не рассказывай. Тебе плохо от этого.
Дач смотрел на его руку долго и с удивлением. Потом покачал
головой.
– Я закончу. Я снова пошел на выход… взял винтовку, стал
ждать. Вышел мальчик лет восьми – и обернулся. Словно почувствовал что-то.
Посмотрел на меня и сказал: «Не надо!»
– Так ты ему крикнул «не смотри»?
– Хотел крикнуть… Парень, студентик, который вел мальчика по
коридору, схватил его за плечи и закричал: «Стреляй щенка!»
– И ты…
– Выстрелил, – сухо сказал Кей.
– Все-таки ты дерьмо.
– Что-то подобное мне сказали в штабе. Правда по другому
поводу – когда я доложил, что после выполнения задания вся группа погибла в
засаде. На проверки не было времени. Мне не поверили, но ничего выяснять не
стали.
– И что, засада была?
– Из одного человека. А теперь иди, и дай мне спокойно
разобраться с бутылкой.
Пожав плечами Томми вышел.
10
– Честно говоря, мне все равно, кого придется убить, –
сказал Кей. Томми, не прекращая намазывать джемом тост, искоса посмотрел на
него:
– А мне – нет.
– Понимаю. Но добраться до Ван Кертиса куда сложнее, чем до
Императора. Так что можешь расслабиться.
Юноша хмыкнул, пожимая плечами. Спросил:
– А что, другого выхода нет?
– Видимо, нет. Алкарис посчитал планы твоего отца вполне
реальными. Он действительно способен вывести часть людей в иные вселенные. Грею
после этого конец… но и всей Империи – тоже. А еще алкарис считает, что Грея
можно уничтожить.
– Верю, – Томми налил себе кофе. Посмотрел в широкое, на всю
стену маленькой столовой, окно. На улице было пасмурно и тихо – Джиенах
просыпался поздно.
– Если бы ты был Кертисом-старшим, то отказался бы от затеи
с Линией Грез после смерти Грея?
– Я бы вообще ее не начинал. Свалил бы сразу, – Томми
улыбнулся, на мгновение превращаясь в молодого человека с обложки журнала мод.
– Нафиг надо.
Дач помолчал. Томми, казалось, даже не помнил о их ночном
разговоре. И сейчас его ничто не удивляло.
– Знаешь, ты иногда напоминаешь мне силикоидов.
Спокойствием.
– Тогда уж клаконцев.
– Это ты зря. Они очень эмоциональны… просто их эмоции
трудно понять.
– Тебе виднее. У тебя-то тоже реакции нестандартные.
Дач подавил желание влепить парню оплеуху. Слишком давно
начался у них такой стиль общения, чтобы стоило его менять. Вначале он даже был
рад – когда затаенный страх у мальчишки уступил место равнодушной иронии.
Потом стало поздно.
– Ты понимаешь, что я сказал?
– Что хочешь шлепнуть Императора. Но ты вроде всегда этого
хотел.
– Теперь я перейду к делу.
– Будешь брать дворец штурмом?
– Нет. Через месяц – Преклонение Ниц.
Томми потянулся за салфеткой. Заметил:
