– До завтра, госпожа полковник, – сказал Кей.
– До завтра.
Дач нажал на спуск. Вспышка – вырвавшая из темноты
спокойное, ждущее лицо старой женщины.
– Доброго аТана, – отбрасывая сигарету сказал Кей. Приподнял
легкое тело, проверяя, не загорелось ли кресло. Нет, все было в порядке.
Постель ему была приготовлена в той же комнате, что и четыре
года назад. Дач уснул быстро, и в эту ночь ему ничего не снилось.
Утром на балконе уже не оказалось трупа, а на площадке возле
дома стоял прокатный флаер. Кей, вышедший в одних шортах из дома, с полчаса
разминался под легким унылым дождем. Потом он услышал шаги.
Ванда Каховски по-прежнему оставалась старухой. Лицо
помолодело, впрочем, такой же эффект принесла бы и обычная косметика. Но в ее движениях
больше не чувствовалась дряхлости. Лишь аккуратная, расчетливая точность и
собранность. Даже легкая хромота, которой еще вчера не было, казалась
нарочитой.
Дачу неожиданно вспомнилось детство. Цирк, и старая
пси-мутированная пантера, с которой осторожничал даже мршанец-дрессировщик.
– Неприятное занятие – хоронить себя, – вместо приветствия
сказала Ванда. Она была в глухом комбинезоне защитного цвета, с короткой
штыковой лопаткой на поясе. – Печальное занятие. У меня есть одна аллейка… на
ней всегда хорошие яблоки. Органика…
Дач счел полезным промолчать.
– Моя матрица снята в семьдесят, – Каховски прислонилась к
дереву, то ли в показной, то ли в настоящей усталости. – И не нынешние
семьдесят, а те… двухвековой давности. Дерьмовая пища, дерганые нервы,
облучения, травмы, частые роды. Вот и скриплю, по десять-двадцать лет.
– Вы в прекрасной форме.
– Не думаю. Да, спасибо за выстрел. Очень аккуратно и
быстро. Может быть и смешно, но я до сих пор полагаю, что самоубийство – грех…
– Каховски оторвалась от дерева, подошла к Кею. – Я уже кое-что проверила,
кстати. Ты был тем лейтенантом, с Хаарана. Но это так… штрихи к твоей
откровенности. Вот если мои мальчики с электронной службы СИБ…
Дач невольно вздрогнул.
– Мои, Дач! Мои мальчики, где бы они ни служили. Так вот,
если они подтвердят подлинность твоей беседы с алкарисом – тогда мы поговорим
серьезно. Птички всегда чувствовали подвох… и если алкарис поверил тебе –
значит поверю и я.
8
Крейсер ложился на курс. Часть истребителей уже ушла в
прыжок, десяток, как приклеенные, висели вокруг, остальные перестраивались в
авангардную группировку. Император был один в каюте – за огромным столом, перед
серебристым зеркалом отключенного экрана. В бесформенном мешковатом халате, со
слегка опухщим лицом, он ничуть не походил на «Владыку Эндории и Терры,
покровителя колоний…» Брезгливо морщась он просматривал стопку донесений. В его
руках девственно-чистые листы бумаги оживали, проступая мелкими строчками
текста – исчезающего, едва он выпускал их. Иногда Император усмехался,
ухитряясь, однако, не терять брезгливой гримасы.
Компромат на планетарное руководство перестал забавлять Грея
уже много десятилетий назад. Тогда это был оскал «темной стороны», вытащенный
на свет агентами высочайшего класса. Теперь – просто штрихи к сущности
человека, которые могли пригодиться в политической игре. Один раз Грей скомкал
лист и швырнул в угол, пробормотав: «черезчур…»
Вдали от рук Императора и остальных донесений лист пролежал
недолго. Его масса теперь была ниже критической, и он истлел, рассыпавшись
горсткой бурой пыли. Грей хмуро смотрел, как превращается в пепел секретное
донесение, стоившее агенту многомесячного труда и нечеловеческого унижения.
Увы, данные были слишком жаренными, чтобы использовать их для в обычной беседе.
А менять руководство Таури он пока не собирался.
– Император, Кертис Ван Кертис покорнейше просит аудиенции
по прямому лучу.
Грей покосился на панель интеркома. Сухо поинтересовался:
– Вы сказали ему, что я сижу в нужнике?
– Да, Император. Он покорнейше ожидает.
Минута прямой связи на таком расстоянии от Терры стоила не
меньше аТана. Грей неторопливо собрал листки, сложил их в папку и запечатал.
Поскреб спину.
– Соединяйте.
Радужный столб возник посреди каюты. Медленно сжался,
обретая очертания человеческой фигуры. Император, чистя ногти пером отключенной
авторучки, поднял глаза:
– Приветствую вас, мой Император… – Кертис Ван Кертис
медленно начал поклон. Грей дождался, пока поклон почти не был завершен, потом
лениво махнул рукой:
– Оставьте, Кертис… К чему этикет – между нами.
– С вашего позволения я сяду, – изображение Кертиса
оглянулось, и сделало несколько шагов. Неестественно резких – компьютер
коммуникатора подстраивал его движения, бытаясь добиться визуального совмещения
двух пространств. В каюте Императора Кертис Ван Кертис опустился на узенький
жесткий стул, предназначенный для посетителей. Но развалился на нем слишком уж
вольготно – в резиденции Кертиса на этом месте явно стояло удобное кресло.
Император сделал вид, что не заметил этого.
– Я счастлив поздравить вас с началом Преклонения, –
произнес Кертис. – Примите мои извинения, что не сопровождаю вас… но дела в
последнее время идут неважно. Требуется непрестанный личный контроль.
– Что ж, встретите меня на Терре, через месяц.
Кертис поправил скромный серый пиджак. Небрежно заметил:
– Возможно, что и раньше, мой Император. Дела могут
забросить меня на окраины Империи.
Грей с трудом скрыл удивление. Трусливый шакал Кертис
намерен выползти из своей норы? Впервые за сотни лет?
Невероятно.
– А как же ваше поместье… требующее неустанного присмотра?
– Полагаю, мой сын уже достаточно вырос, чтобы
контролировать слуг, – Кертис посмотрел куда-то в сторону. Для Императора это
выглядело достаточно нелепо: любящий взгляд на прозрачный стеллаж с
документами.
– Он рядом?
– Да, мой Император.
– Представьте его. Я видел вашего мальчика довольно давно…
когда вы имели честь принимать меня в своем доме.
– Артур!
Радужный столб вырос в углу каюты. Прежде чем изображение
сфокусировалось и отстроилось от помех, Грей успел заметить кое-что странное.
– Он не один с вами, Ван Кертис!
– Это лишь телохранитель, – Кертис вскочил, на этот раз
склоняясь в поклоне гораздо быстрее. – Согласно этике двора телохранитель не
считается личностью… его присутствие на ауедиенции допустимо…
