– Ясно. А это, надо полагать, галерея, – я указал на ручку сковородки, – соединяющая храм с реакторным отсеком.
– Верно. А теперь перейдем, пожалуй, к самому насущному. – Масленников помрачнел. – Мы тут с товарищем Ивановым тщательно прорабатывали вопрос, каким образом военные, то есть вы, могут проникнуть в реакторный отсек. И вот к какому выводу мы пришли: выбора у вас нет. Вам придется начать проникновение через купол храма. Затем вы воспользуетесь скоростным лифтом в галерее и окажетесь в реакторном отсеке.
– А почему нельзя проще? Что мешает вскрыть непосредственно обшивку реакторного отсека?
– Дело в том, что вся внешняя поверхность обшивки отсека представляет собой один гигантский испаритель. Через нее осуществляется отвод избыточного тепла. Наш макет не передает этой особенности, но общая толщина обшивки вместе с коммуникациями теплообменников достигает пяти метров.
Я присвистнул. Оно, конечно, лучше через храм. Тюкнем стеклышко – и мы внутри…
– А какова толщина купола храма? – спросил я.
Мой вопрос Масленникова обрадовал – кажется, он вновь почуял возможность сесть на конька своего всезнания.
– Четыре сантиметра. Всего лишь четыре сантиметра, дорогой мой Лев. Но! Это подлинный шедевр инопланетного технического гения! Прозрачный купол храма – это одна, представьте себе, одна молекула, мономолекула! Он весь выткан одним-единственным, крошечным нанопаучком из циклически повторяющегося кластера «алюминий-кремний-алюминий-кислород-кремний-кремний-кислород»!
– Да-а…
– При этом купол на самом деле двойной. Под первым стеклом на расстоянии двух метров находится такое же точно второе.
Бог знает, сколько бы еще рассказывал Масленников о рачьем гении и его проделках, но тут к нам подошла женщина с подносом, где благоухали свежим шоколадом четыре небольших чашки. «Но почему четыре? Нас же двое?!»
– О-о! Сладенькое! – Масленников как-то очень по-детски потер ладошки.
Он сразу же опрокинул в рот первую чашечку. Затем – вторую. И третью. Когда на подносе осталась одна, он спохватился и посмотрел на меня виновато.
– Лева, тут ваш шоколадик, – сказал он, кивком указывая в сторону подноса.
– Спасибо, что-то не хочется…
Масленников словно бы только этого и ждал. Он жадно опустошил последнюю чашку, поблагодарил женщину и посмотрел на меня мутными глазами сытого котяры.
– Во-от… Ну что там у нас еще?
Появление на сцене «шоколадика» дало мне минуту передышки. За эту минуту мой мозг, истощенный наукой и техникой, успел кое-как воспрянуть. В моем сознании сложилась ясная тактическая картина чоругских Х-ворот как поля боя. Но в этой картине недоставало одной существенной детали. О ней я Масленникова и спросил:
– А где у них центр управления? Где-то в реакторной? Или его вообще нет?
– Вы имеете в виду диспетчерскую Х-движения?
– Я имею в виду то место, где сидит самый старший чоруг и нажимает на самые большие кнопки, уж простите мне мою простоту…
– Диспетчерская. Она во-он где! – потянувшись на цыпочках, Масленников выдвинул свой указующий перст в направлении ромбовидной «кепки», нахлобученной на верхнюю перекладину ворот.
– Отлично. А как мы будем проникать туда?
– Через шлюз-ворота посадочной зоны… Но постойте, – Масленников посмотрел на меня в рассеянном недоумении, – зачем вам это?
– Как это зачем?
– Насколько я помню, диспетчерской будут заниматься ваши конкордианские коллеги.
– Вы ничего не путаете? – с надеждой спросил я.
– Вроде бы нет…
– Вы хотите сказать, клоны, именно клоны будут задействованы на самом ответственном участке операции?
– Как будто… – Масленников развел руками и, вероятно, заметив мое состояние, нечто среднее между отчаянием и бешенством, добавил: – Но, голубчик, это же не я решаю… С такими вопросами – к товарищу Иванову!
Расставшись с Масленниковым, я пошел к своим. С важным видом они расхаживали по вестибюлю соседнего корпуса, дожидаясь указаний коменданта Манежного, который должен был помочь моим циклопам «встроиться в отлаженную систему обороны института» (процитировал для меня Жаргалов).
Манежный все не шел. Но никто не переживал по этому поводу. В вестибюле имелись автоматы с газировкой и безалкогольным пивом, визоры и мягкие кресла. Там даже разрешалось курить. Что еще надо для счастья?
С улицы донесся знакомый рокот «Тарпанов». Я вышел на крыльцо.
Шесть машин, одна за другой, втянулись на парковку между двумя уцелевшими корпусами и остановились. На землю посыпались… да это же мои! Точнее, наши с Плаховым!
Я разулыбался и пошел им навстречу.
Я сразу заметил Щедролосева, он вышел одним из первых. Его лицо, обычно уравновешенное, было печальным, почти горестным. Черты его лица заострились. Рот был искривлен трагической гримасой.
«Устал, наверное», – участливо подумал я.
– Здорово! – поприветствовал я Щедролосева. – Как жизнь молодая?
– Хреново, – выдавил тот.
– Потери большие? – догадался я.
– Ну… да.
– Кто?
– Плахов… И половина второго взвода… «Кирасир» упал.
– Ты серьезно? – по-дурацки спросил я, хотя, конечно, было ясно, что серьезно, ведь никто не шутит такими вещами.
– Угу.
– А Плахов как?
– На том же «Кирасире», – сказал Щедролосев тихо. – Брали штурмом две чоругские мортиры… Все прошло гладко… Взяли языков… Нагребли фигни всякой полные чемоданы… Глоббуры… Но на взлете попали под удар дископтеров… Секунда – и «Кирасир» второго взвода на земле. А на нем Плахов летел…
– Плохо…
– Да хуже не бывает…
«Тарпаны» опустели. Циклопы собрались вокруг меня, и я, смирив разрывающее душу горе, ввел их в курс наших местных дел: где обедать, где мыться, что делать.
Они угрюмо выслушали меня. Покивали головами. И разбрелись.
– Что, Лева… Не дает тебе судьба отдохнуть… Опять командовать придется… – вполголоса сказал Водопьянов, по-дружески приобнимая меня за плечо.
– Да уж покомандую, куда деваться, – вздохнул я, отворачиваясь. Я не хотел, чтобы Водопьянов видел мои слезы.
Глава 2
Товарищ Иванов, человек-легенда
22 августа 2622 г.
Орбитальная крепость «Память „Шлиссельбурга“
Орбита Тэрты, система Макран
Тэрта была одной из крупнейших колоний Конкордии за пределами метрополии – системы Зерван.
Можно сказать, что из тысяч изученных и сотен колонизованных Великорасой землеподобных планет Тэрта уверенно входила в первую двадцатку.
