– О да, – с едва заметной улыбкой ответил Локеш. – Очень жаль. До будущей встречи, моя госпожа. – Он взял руку царицы, приник к ней неприлично долгим поцелуем, затем искоса взглянул на меня. – До свидания, дочь моя. Я пришлю тебе весточку.
Дэчень попросила Кишана проводить отца к его свите, а сама нежно обняла меня за талию.
– Ты отлично держалась, учитывая все обстоятельства, – сказала она.
Я не поняла, о каких именно обстоятельствах она говорит – то ли о разговоре, который я подслушала, то ли о появлении моего отца. В итоге я, как обычно, отделалась пустой учтивостью.
– Вы были очень любезны, позволив мне и дальше пользоваться вашим гостеприимством.
– А ты полагала, я позволю тебе вернуться домой с ним? О нет, это вряд ли! Отныне ты находишься под нашей защитой, Джесубай. – Мы с царицей молча смотрели, как лошади моего отца выезжают из дворцовых ворот. Кишан обернулся в нашу сторону, долго глядел на меня, потом вздохнул и решительно направился к нам. Пока мы ждали его, царица подозвала к себе полководца.
– Усиль охрану женской купальни. Сегодня утром кто-то подглядывал за мной. Я хочу, чтобы злоумышленника поймали.
– Я лично займусь этим, моя госпожа, – с поклоном ответил Кадам.
Поймав мой ошеломленный взгляд, царица поспешила успокоить меня.
– Ах, не стоит бояться, Джесубай! Мы сделаем все, чтобы ты была в безопасности.
Царица неправильно истолковала мое смятение. У меня не было никаких причин сомневаться в преданности и добросовестности дворцовой охраны, но, в отличие от всех остальных, я прекрасно знала, кто подсматривал за Дэчень. Мое лицо пылало от стыда за поведение отца, я готова была провалиться сквозь землю, как будто сама совершила этот позорный поступок.
Как и обещала царица, вскоре было объявлено о том, что принц Дирен отправляется в длительное путешествие по царству. Предполагалось, что ему необходимо лично ознакомиться с положением дел в стране, прежде чем окончательно вернуться домой и заняться подготовкой к свадьбе. Дирен нехотя согласился и отправился домой кружным путем, по дороге встречаясь с отцовскими чиновниками и советниками в разных городах и крепостях страны.
Поскольку Хаджари остался во дворце, чтобы приглядывать за мной, Кишан вызвался быть моим личным телохранителем. Очень скоро я стала с нетерпением ждать встречи с ним. Он научил меня играть в пачиси, и вскоре я так наловчилась, что нередко даже обыгрывала своего наставника. Иногда к нам присоединялась Дэчень, но чаще мы играли вдвоем, под неусыпным надзором раздраженного и отчаянно скучающего Хаджари.
Очень часто Дэчень под разными предлогами зазывала Кишана на женскую половину: то просила его проводить меня в дворцовые кухни за каким-нибудь лакомством, то велела отвести в сад за свежими цветами. Однажды она пошла на прямой обман и заявила, будто я пожаловалась ей на скуку, поэтому Кишан непременно должен научить меня ездить верхом. Было очевидно, что царица намеренно сводит нас вместе.
Все это было крайне неловко, поскольку я продолжала считаться законной невестой его старшего брата. Тем не менее я была рада возможности подольше побыть с Кишаном. За те часы, что мы провели вместе, я научилась полагаться на него. Мне нравилось, как блестят его золотые глаза, когда он смеется, а тепло его улыбки творило что-то странное с моим сердцем. Я никогда не думала, что смогу не опасаться мужчину. Мой опыт общения с ними был более чем неприятным, но Кишан… Кишан оказался совсем другим.
Вскоре отсутствие страха сменилось доверием. От доверия оказалось рукой подать до восхищения. Я и опомниться не успела, как восхищение превратилось в страстное томление, мучительное и прекрасное одновременно, и я поняла, что влюбилась. При этом Кишан продолжал держаться со мной вежливо и отстраненно, как и полагается брату.
Так пролетели недели, но когда во дворце вновь заговорили о скором возвращении Дирена, я стала сомневаться в прозорливости Дэчень и моего отца. Возможно, чувства, которые Кишан испытывал ко мне, не выдержали испытания временем? Что, если теперь он относится ко мне как к сестре и больше не желает меня как женщину?
Тем временем я почти ежедневно получала письма от Дирена. В них он пространно и цветисто описывал нашу будущую совместную жизнь, и, хотя мои ответные послания оставались краткими и почти вызывающе сдержанными, письма Дирена постепенно становились все теплее, человечнее и задушевнее. Однажды утром я улизнула от Хаджари через потайной коридор, ведущий в сад, отыскала уединенную скамейку и, комкая в руках последнее письмо Дирена, погрузилась в невеселые размышления о том, что же я делаю с этой несчастной семьей. Тут меня и нашел Кишан.
– Джесубай? Что случилось?
Он сел рядом со мной, взял смятый листок из моей руки. Разгладив его на своем бедре, Кишан прочитал:
Моя дражайшая Бай!
Месяцы нашей разлуки истерзали меня. Как бы я хотел быть сейчас рядом с тобой! Вопреки требованию матери, я намерен вернуться домой сразу после посещения этого города, не заезжая в последние несколько мест. Я могу приехать раньше, чем ты получишь это письмо, дорогая. Знай же, что каждый раз, закрывая глаза, я вижу тебя. Наверное, я счастливейший из смертных, ибо помолвлен с самой прекрасной женщиной на земле. Когда я вспоминаю, как солнце сияет на твоем лице…
Кишан перестал читать, листок поник в его руке.
– Кишан? – тихо позвала я. – Кишан, скажи что-нибудь!
Но он молчал. Потом, бросив на меня всего один быстрый взгляд, Кишан вскочил и, не оглядываясь, зашагал в сторону садового лабиринта.
– Куда ты уходишь? – крикнула я вслед, но он уже скрылся за кустами.
Я отыскала его только в центре лабиринта. Кишан стоял спиной ко мне у фонтана, упершись руками в край чаши, он не обернулся даже, когда заговорил.
– Бай? – тихо переспросил он. – Он называет тебя «Бай»?
– Да. Нет. Я никогда не просила его так делать.
– Но ты не возражаешь!
Я не знала, что ответить. Иша с детства звала меня Бай, и мне нравилось это имя. Для меня оно было чем-то вроде нашей общей тайны. Таким именем меня мог называть только тот, кто любит.
Наконец я тихо пролепетала:
– Я бы предпочла, чтобы он не называл меня так.
Приблизившись к Кишану сзади, я еле слышно заговорила снова.
– Я знаю, что ты называешь своего брата Рен, но я всегда обращалась к нему только полным именем – Дирен. Честное слово, мне было бы неловко называть его как-то иначе!
Так, издалека и намеками, я пыталась подсказать Кишану, что люблю совсем не его брата. Но он по-прежнему не смотрел на меня, поэтому я продолжала лепетать.
– Мой отец всегда говорил, что уменьшительные имена существуют только для черни. – Я невольно поморщилась, услышав свои слова со стороны. Они прозвучали жестоко и грубо, кроме того, это было совершенно не то, что мне следовало сказать. Выходит, только что я невольно оскорбила Кишана и его семью!
