– Гришка, не переживай, – сказала Маруся. – Я нашлась.
– Девчонки, давайте в баню, она с обеда топлена! Где Агриппина?
– Вы её послали за водкой, тётя.
– Марусенька, пойдём, я тебя сама помою, маленькая! Груня! Груня! Где ты там застряла! Вчерашний день ищешь!..
– Я уже всё нашла, тётя Лида!..
– Не нужно меня мыть, я сама отлично помоюсь! – отбивалась Маруся.
– Да я теперь тебя ни на шажочек от себя не отпущу!
Почему-то никто не заходил в дом, все толпились во дворе, под светом того самого фонаря, который обещал разбить покойный Валерик, но разбил другой, на сарае.
Агриппина вынесла поднос, уставленный стаканами и тарелками, бутыль с водкой была у неё под мышкой. Она выставила всё на стол, вместе с тётей Лидой они подхватили Марусю и повели её в баню.
– Мы сами, – сказала Агриппина, когда Лидия Витальевна зажгла в тесном предбаннике слабую лампочку, – вы бегите к ним, тётя Лида. Они без вас не справятся.
В два счёта Агриппина скинула одежду и раздела Марусю, которая только вздыхала и морщилась.
– Вот у вас тут жизнь интересная, – говорила профессорская внучка, поливая Марусю горячей водой. – Как в сериале «Золотоискатели»! Или «Старатели»! Ты смотришь сериалы?
Маруся покачала головой – нет, не смотрит она сериалов.
– А мы с бабушкой очень их уважаем, – продолжала Агриппина, намыливая ей голову. – Здесь больно, да? – Она остановилась, потому что Маруся замычала. – По-хорошему, надо бы к врачу сходить, проверить, нет ли сотрясения. Ничего себе он тебя стукнул!.. Там и ссадина, знаешь, небольшая. Выстрижем тебе на голове тонзуру и зальём зелёнкой.
– Я не хочу тонзуру! Да ещё зелёную!..
– Куда тебя понесло, за какими сыроежками?! Зачем ты ушла?!
Маруся решительно не могла вспомнить, зачем она ушла, правда! Но ведь зачем-то ушла же!
– И этот тип! Который на тебя напал! Выходит, он знал, что ты по лесу одна бродишь!
– Или просто так увидел.
– И сразу решил тебе по голове дать и в какую-то сторожку отволочь. Зачем он тебя туда поволок?
– Я не знаю! – сказала Маруся, взяла у Агриппины из рук мочалку и стала яростно тереть лицо и руки. – Он мне не сказал! Я в себя пришла и не поняла ничего – какая-то солома кругом, опилки, ноги связаны, и руки тоже. И никого нет.
– Я бы от страха с ума сошла, – вставила Агриппина.
– А я не поняла ничего, – повторила Маруся. – Я думала, кто-то надо мной подшутил.
– Ты, Маруська, Спиноза, – заметила Агриппина. – Что ни мысль, то гениальная!
– Потом я Гришу стала звать. Думала, он поблизости. Звала, звала. После заплакала. Потом… не помню уже.
Ей стыдно было признаться Агриппине, как она испугалась.
Пожалуй, она сможет рассказать об этом Грише, и больше никому.
Они долго поливались водой, сначала горячей, потом холодной, и вылезли из бани, поддерживая друг друга, совершенно осоловевшие.
Кажется, тётя Лида дежурила у двери, потому что сразу подхватила обеих, накинула на мокрые волосы полотенца и, приговаривая, что после баньки и лёгкого пара самое милое дело полежать немного, отдохнуть, завела их в дом – они спотыкались и путались ногами – и моментально пристроила спать. Марусю на её диванчик, а Агриппину на раскладушку, застланную толстенным, как в сказке про принцессу и горошину, матрасом.
Маруся заснула тут же, а Агриппина ещё бормотала, что просто полежит немного, встанет и будет тёте Лиде помогать с гостями.
– Ну, конечно, – согласилась Лидия Витальевна, погасила свет и прикрыла за собой дверь.
Народ со двора почти весь разошёлся, и «газик» ускакал восвояси. Остались только супруги Прокопенко, участковый, Гриша и Константин, наконец-то вернувшийся из леса.
– Я стаканы все ополоснула, – проинформировала супруга Прокопенко, – и новые подала. Там колбаса была, в холодильнике, я подрезала. И вот хлеба от нас принесла, ваш весь вышел.
– Спасибо, Людочка, – устало сказала тётя Лида, и Гриша удивился, что дородную супругу Прокопенко зовут Людочкой.
– Всё хорошо, что хорошо кончается, – заявил супруг Прокопенко и вздохнул. Он был в болотных сапогах и в комбинезоне, облегавшем солидное пузцо.
– Да где ж кончается, – участковый сокрушённо покачал головой, – по всему видать, начинается только!..
– Ну, девочка спасена и в безопасности.
– Если по правде сказать, – подал голос Константин, – история поганая. Так себе история-то.
– Это ты про что говоришь? – спросил участковый.
– Это я про то говорю, что на старой лесопилке пошуровал немного. – Он взял стакан и набулькал себе из бутылки почти полный. – Там вокруг лапник сухой навален и хворосту полно. С наветренной стороны вообще плотно уложен. Спичкой чиркнуть, и… готово.
Тётя Лида сдавленно ахнула, супруга Прокопенко ахнула тоже.
– Сжечь, что ль, девку хотели? – поразился Илья Семёныч.
Константин опрокинул в себя водку, взял кусок хлеба и с силой втянул воздух – занюхал.
– Да будет страху нагонять, – неуверенно сказал участковый. – И без тебя тошно.
– Завтра же в Москву её увезу, – быстро сказала Лида. – Первой электричкой. С самого утра, как встанем, так и уедем.
– Погоди ты, Лида, – участковый сунул свой стакан под нос Константину. Тот налил. – Тут разобраться надо, а как мы разберёмся, если вы обе того, тю-тю!..
– Вот этого я не знаю, как хотите, так и разбирайтесь, такая ваша работа. А племянницу я увезу!
…Поджечь, думал Гриша. Поджечь сторожку, где лежала связанная живая Маруська. Там и вправду всё сухое, вспыхнуло бы, как порох, через пять минут не осталось бы и следа. От Маруськи ничего не осталось бы. Смерть в огне – чудовищная. Страшная. Такая страшная, что лучше не думать и не представлять.
Но он уже подумал и представил. Отчётливо. В подробностях.
От подробностей сводило затылок.
Участковый выпил ещё стакан и ушёл звонить в Егорьевск. Супруг Прокопенко проводил его глазами и попросил, чтоб ему налили тоже.
– Витенька, – встревоженно сказала жена, – ты не забываешь о своём состоянии?
– Ах, оставь, Люда, я в прекрасной форме, – объявил Прокопенко.
Тётя Лида сказала, что надо бы вещи собрать, чтобы завтра прямо с утра уехать.
Прокопенко осторожно отпил из стакана водки, как чаю, словно боялся обжечься, вздохнул и обратился к Грише:
– Я ведь всё понимаю, Григорий Михайлович, – тот поднял на него глаза. – Вы нас терпеть не можете. Мы же, так сказать, вторглись на вашу малую родину. Но ведь мы с Людмилой не захватчики! Ваши родители продавали дом, а мы, так сказать, покупали!
