– Довольно, довольно! – сказал Ра и направил свои огромные стопы к обычному креслу.
– Я пошлю вам и вашей жене билеты на лучшие места на премьеру, – пообещал Руфус.
– Поскольку мы театралы пятидесятых, нам это понравится. Готовы, Ра?
– Глаза немного на мокром месте, но в целом нормально. – Ра протянул руки и забрал у Эйба четыре картинки. Поднял повыше портрет Джеба Доу. – Это Ник Мур. Возраст – лет девятнадцать. Он пробыл с нами около полугода, уехал в марте, чтобы отправиться в Лос-Анджелес и попытать счастье в кино. – Ра подождал, пока Эйб закончит делать заметки в своей записной книжке, затем взялся за портрет Джеймса Доу. – Это Джин Бирбаум. Возраст – двадцать один год. Он был с нами… о, три или четыре месяца в прошлом году, уволился в сентябре шестьдесят восьмого, после того как прошел успешное прослушивание на ведущую роль в пьесе в Калгари, своем родном городе. Довольно много наших юношей родом из Канады. – Он взял портрет Джона Доу Четвертого. – Этот парень тоже был канадец. Его звали Морган Лейк. Возраст, насколько я помню, двадцать лет. Он был из Торонто, пробыл с нами девять месяцев, затем уехал к себе на север. Он уволился где-то в конце шестьдесят седьмого года. У Ника Греко есть все их данные – номера социального страхования, копии налоговой формы. Мы позовем его.
Эйб усердно царапал в блокноте, затем остановился и посмотрел вопросительно.
Ра взял портрет Джона Доу Третьего.
– Здесь нет разительного сходства, но, как ты считаешь, Руфус, это не Рейф Кэрон?
– Да, кажется, это Рейф, – тихо ответил Руфус.
– Тогда, значит, он был с нами в начале шестьдесят седьмого, уехал в районе февраля. Ему было где-то лет двадцать. Парень оказался настолько амбициозен, что просто пугал, это я хорошо помню. Танцор, и хороший, но, к сожалению, имел тощие ноги – он постоянно старался накачать свои икры. Я думаю, он уехал на Западное побережье.
– Ни одно из этих лиц или имен не числилось у нас пропавшими без вести.
– Откровенно говоря, меня бы удивило, если бы они ими числились, – сказал Ра, теперь уже вполне обретший свой нормальный вид. – В этом возрасте и с такой внешностью ребятишки обоих полов имеют страсть к путешествиям. Двадцать с небольшим – это возраст поисков своего звездного часа, большого прорыва. Который, конечно, не может прийти, когда они так молоды. Тебе надо работать над своей игрой и образом, ты должен примелькаться у режиссеров, проводящих кастинги, агенты должны взять тебя на заметку – ловушек и подводных камней легион. Всегда прибавляйте минимум пять лет к тому возрасту, в каком якобы пришел успех. Рок-звезды моложе, но эти субчики не околачиваются вокруг актерских подъездов и диванов в кабинете продюсера. И хотя обычно именно девушки-соискательницы становятся предметом описываемых журналистами трагедий, существует не меньше юношей-соискателей, которые терпят поражения. И я догадываюсь, что из этих бедных парнишек не получились даже красивые трупы.
– Все, что угодно, кроме этого, – кивнул Эйб. – Я так понимаю, их родители могут и не знать, что они пропали?
– Мало кто из ребят, что проходят через нас, даже признают, что у них есть родители, – ответил Руфус. – Карьера, основанная на лице и фигуре, обычно не получает родительского благословения. Мамы и папы хотят, чтобы их дети имели стабильную работу и перспективное будущее. В результате большинство детей покидают дом в немилости, если не вдрызг разругавшись.
– Да, я понимаю. Есть еще кто-нибудь, кто, по вашему мнению, мог пропасть?
– Ни один не приходит на ум, Эйб.
– Сколько в году таких юнцов проходит через Басквош?
– В шестьдесят восьмом их было сорок два. Один пробыл неделю, самый длительный срок был десять месяцев, – сказал Ра. Он начал подниматься на ноги. – Я позвоню Нику Греко.
– Через минуту. У меня есть пятый рисунок, гипотетического лица, которое на самом деле, очевидно, не существует, – сказал Эйб, ныряя рукой в свой кейс за Доу Желанным. – Наш полицейский художник изучил изменения, произведенные над телами молодых людей, и нарисовал портрет человека, которого, как он считает, убийца держал в голове. – Эйб вынул большой плоский конверт и вручил его Руфусу – тот стоял ближе.
Эта комната тоже была хорошо освещена, включая свет, льющийся через стеклянную крышу, но когда конверт переходил из руки Эйба в руку Руфуса, внезапно взметнулся яростный порыв ветра и по стеклянной крыше забарабанил дождь. Руфус, Эйб и Ра подскочили от неожиданности, затем Руфус рассмеялся, как бы устыдившись своей нервозности.
Когда картинка покинула конверт, настала очередь Руфуса побледнеть; он передал ее Ра и привалился к его плечу, зарывшись лицом в шею друга. Обняв левой рукой Руфуса, Ра правой держал на отлете портрет.
– Имя Не, фамилия Известный, – сказал он твердым голосом. – Это мистер Не Известный, отец Руфуса.
У Эйба был наготове второй бокал бренди.
– Мне действительно очень жаль, Ра. Я никак не ожидал, что мой портфель настолько полон потрясений. Как вы узнали, что это мистер Не Известный?
– Вернитесь в фойе и следуйте по коридору, что слева от главной лестницы, пройдите его до конца и откройте дверь с панелью сандерсоновских роз
[28]
. Вы окажетесь в комнате Фенеллы Карантонио. Наша копия вот этого висит на стене. Принесите ее сюда, – попросил Ра, занятый Руфусом. – К тому времени как вы вернетесь, он придет в чувство.
Эйб вышел; Ра поглаживал рукой прекрасные волосы Руфуса с ритмичной нежностью, и движения эти не менялись, пока тот не шевельнулся, не присел на подлокотник кресла Ра и не перевел дух.
– О, Ра, что нам делать? – шепотом спросил он.
– Держись спокойно, Руфус, любовь моя. Очень спокойно!
– Разумно ли было выступать с таким заявлением? Я в оцепенении, а ты, должно быть, вне себя.
– У нас нет другого выбора, кроме как быть честными, мой дражайший из всех друзей. Бери пример с меня, мы это преодолеем. Не Известный никогда не существовал, и его брат-близнец Никто тоже никогда не существовал. Будем придерживаться правды, такой, какой мы ее знаем. Сейчас моя очередь быть рассудительным, а твоя – смятенным. Помни, всегда только правда! Мы не можем себе позволить запутаться во лжи.
– Дай мне глоток бренди.
Когда Эйб вернулся, то нашел Руфуса все еще прижавшимся к Ра и прихлебывающим коньяк.
– Кто это на самом деле? – спросил он. – Кто-то должен был позировать для портрета, в нем нет ничего мифического. Это реальный человек.
Комната, в которую отправили Эйба, была роскошным будуаром в розовых, белых и красных тонах, с золотом. Тканями служил сандерсоновский текстиль с розами, мебель была в стиле Людовика Пятнадцатого, на полу лежал обюссоновский ковер
[29]
. Это было в высшей степени женское убежище, рассчитанное на то, чтобы обессилить мужчину в течение пяти минут. Исключение составлял портрет Не Известного, висевший в центре белого пространства, причем его темное и мрачное присутствие не гармонировало со всем остальным, включая сам дух комнаты. Портрет был выполнен одним из тех европейских живописцев, которые все еще понимали приемы мастеров Возрождения и их придерживались. Не то чтобы этот художник умалял достоинства Хэнка Джонса; просто они были продуктами двух очень разных школ. Более старая работа, выполненная маслом, мазками музейного качества, передавала характер Не Известного иначе, чем это сделал Хэнк.
