– Ты имеешь в виду, что она может не быть убийцей, но при этом знать, кто убийца? – спросила Иви.
– Вот именно! – воскликнул Ра.
– Ты имеешь в виду, что Джесс нам ничего не рассказывает, потому что копы на каком-то этапе могут расспросить и нас? – спросил Руфус.
– Подумайте об этом! Мы профессионально не связаны никакой клятвой молчания, зато обязаны правдиво отвечать на вопросы копов. Джесс не может нам довериться, и в этом нет ее вины.
– Да, я понимаю, – сказала Иви.
– Я тоже, – кивнул Руфус.
– Я не думаю, что Джесс в большой опасности, и, по-моему, она тоже это знает, – громко заявил Ра. – Ее беспокоит лишь, как надолго сохранится пятно на ее репутации после того, как утихнет шумиха. Представим: капитан Дельмонико решил обвинить ее в шести убийствах, взял ее под стражу, а окружной прокурор передал дело для слушания в суд. Вне зависимости от того, насколько подозрительным может выглядеть поведение Джесс, какие убедительные доказательства может предъявить обвинение, чтобы ее осудить? Единственное, что у них есть, – ее отказ объясниться по соображениям профессиональной этики. Ни одно жюри присяжных на это не купится. На самом деле и ни один окружной прокурор тоже.
– Тел нет, – заметил Руфус. – Разве habeas corpus
[54]
не означает, что ты должен предъявить тело?
Ра поскреб в воздухе пальцами с длинными ногтями.
– О, Руфус, право же! Тело, которое ты должен предъявить согласно habeas corpus, – это тело самого обвиняемого, и ему лучше быть живым. Это означает, что Закон должен вызвать тебя в суд, прежде чем лишить свободы. Другими словами, никто не может бросить тебя в тюрягу без судебного разбирательства. Понятно?
– Умный мальчик! – сказал Руфус.
– Глупый олух! – сказал Ра.
Когда вскоре после одиннадцати Джесс вошла в свой кабинет, Уолтер уже ждал ее. «Как хорошо он выглядит!» – была ее первая мысль, за которой последовало чувство вины, оттого что она до сих пор не нашла времени сесть и провести с ним тот изнурительный опрос с целью выяснить, сколько новых проводящих путей он в себе открыл. «Его глаза, – упрямо продолжал отмечать ее ум, – самые красивые из всех. Их невероятный аквамариновый цвет и светящиеся искорки в глубине оттеняются длинными, густыми ресницами. Неужели я переживаю синдром Пигмалиона, а он – моя Галатея? Нет, я не могу этого допустить! Я не должна!»
– Хороший обед? – спросил он.
– О да. Иви – великолепный повар.
– Что ты ела?
– Уникальный салат из морепродуктов, затем тушеное мясо.
– А я – макароны с сыром.
– С овощами, я надеюсь?
– Нет, мне не хотелось кроличьей еды.
– Кто тебе сказал, что овощи называют кроличьей едой?
– Телевидение.
– Этим ты и занимался сегодня вечером? Смотрел телевизор?
– Только кино. «В порту» с Марлоном Брандо. Фильм мне понравился. Но большую часть времени я сидел у своего окна, вглядывался в темноту и думал.
– О чем ты думал?
– Я пытался вспомнить, какой была моя жизнь до того, как я узнал тебя. Каково быть маньяком и чудовищем.
– Я уже говорила тебе, Уолтер, что персонал называет тебя именами, смысл которых они совершенно не понимают. Могу я предложить тебе совет?
– Да.
– Когда ты в таком настроении, что тебе хочется смотреть в темноту и думать, не копайся в прошлом – это напрасные усилия. Прошлое и тот, кем ты был раньше, больше никогда не вернутся. Одна из вещей, которым, надеюсь, я тебя научила, это способность просчитывать свои действия вперед, планировать. Именно умение продумывать заранее свои шаги делает человека гораздо выше животного, и тебе так повезло, Уолтер. Перед тобой чистая страница, на которой можно писать, которую можно заполнять совершенно новыми планами. Забудь о прошлом, оно не имеет значения. Ты Уолтер Дженкинс, думающий человек, и тебе есть о чем подумать. Ты сравнительно молод, и, возможно, прежде чем ты состаришься, группы экспертов станут достаточно просвещенными, чтобы предоставить тебе шанс пожить жизнью за пределами ХИ, в большом мире. А тем временем ты можешь планировать жизнь внутри ХИ. Подумай о том, чем тебе нравится заниматься, затем составь программу, которая бы это охватывала. Например, ты хорошо разбираешься в электромонтаже, в электрических приспособлениях – может быть, тебе хотелось бы пройти заочный курс по электронике? Да что угодно, я говорю просто для примера. Тебе хорошо удаются архитектурные чертежи, я уверена, мы могли бы найти соответствующий курс и по этой науке. Главное – ты видишь, к чему я клоню? Ты понимаешь, как важно поддерживать свой мозг занятым и заинтересованным?
Он слушал эту речь – долго для Уолтера, – уставившись в лицо Джесс, и в его глазах светилось понимание.
– Да, я вижу, к чему ты клонишь, и понимаю, как важно занимать свой ум интересными вещами.
– Есть у тебя какие-либо предпочтения?
– Множество, – торжественно ответил он. – Мне надо подумать дольше и усерднее, прежде чем ответить тебе что-нибудь. – Уолтер поднялся на ноги. – Кофе? Я только что смолол его, как раз перед твоим приходом.
Ее лицо просияло.
– О, с большим удовольствием! Именно его-то Иви и не подавала, а мне надо еще поработать сегодня вечером.
Ожидая своего кофе, Джесс обдумала услышанное и ощутила беспокойство. Было что-то… да, что-то происходило, и Уолтер не был полностью откровенен по этому поводу и по поводу себя. Вглядывался в темноту… Почему от этих слов интуиция начинает бить тревогу? Потому что речь шла не о темноте за окном, а о темноте внутри его ума. А почему он стремится к темноте? Именно там проживают чудовища, присущие любому человеку, даже душевно здоровому, – а Уолтер был знаком со своим монстром настолько близко, насколько может его знать садист-убийца: никаких законов, никаких ограничений. Теперь он достиг своего нынешнего состояния, причем с такой быстротой, которая наполняла Джесс благоговением. Сейчас она обнаружила, что спрашивает себя о дальнейшем развитии этого психологического триумфа. Уолтер был подвергнут всевозможным тестам, и все они не очень-то относились к делу. Его коэффициент умственного развития оказался феноменально высок, и Джесс не могла не признать, что под личиной монстра скрывается блестящий ум. Его способности поражали – от ловкости рук до умения одинаково свободно владеть обеими руками, однако Джесс предположила, что эти таланты скрывались и под личиной монстра. «Какая трагедия!» – думала она всякий раз, как появлялась какая-то новая грань его ментальной чувствительности. Чем бы мог стать Уолтер Дженкинс, если бы «электропроводка» его мозга не вытеснила на задворки все дарования, оставив на виду лишь широко распахнутую дверь, высвобождающую монстра?
