Отзывов было очень и очень много. Кроме центральных газет каждая газета того города, области, где проходили потом гастроли театра, на своих страницах помещала восхитительные отзывы как профессиональных критиков, так и простых людей.
Когда все газетные статьи были собраны (их собирали тогда в библиографическом кабинете театрального общества), оказалось, что они еле помещаются в толстой папке.
Нельзя сказать, что Фаина Раневская была безразлична к этим статьям. Нет, она читала практически все, что пишут о ней и об этом спектакле. Но в первую очередь она стремилась найти в этих отзывах ответ на свой главный вопрос: удалось ли ей донести до зрителя и критика свою главную мысль?
Очень многие восторженные отзывы, часто — нисколько не профессиональные, доставляли Раневской удовольствие, но она принимала их с большей долей юмора. Критики и авторы статей зачастую списывали друг у друга удачные, как им казалось, выражения, использовали массу штампов, что веселило Раневскую.
Нет, это не было пушкинским «хвалу и клевету приемли равнодушно», это было другое: знание, во-первых, собственного уровня игры, своих способностей и, во-вторых, того уровня театральной критики, которая существовала на то время. Как, скажите, было принимать Фаине Раневской слова одного такого театрального критика о том, что серьезнейшую роль в пьесе играет… музыка, раскрывающая антивоенную (!!!) тему спектакля, которая в самой пьесе только слегка намечена?
Иными словами, спектакль «Странная миссис Сэвидж» и Фаина Раневская, кроме всего прочего, вскрыли тот существующий стереотип восприятия советского человека, его мышления, зажатого в рамки социалистических норм. Практически в каждом втором отзыве красной нитью проходила мысль о том, что пьеса разоблачает страшный капиталистический мир и таким образом на контрасте показывает превосходство социалистического мироустройства. Раневская открыто смеялась над этими глупыми суждениями.
Но были среди критических статей и весьма глубокие мысли и суждения, оригинальные, некоторые — весьма спорные, но живые, настоящие. Как бы то ни было, все критики сходились в одном: успех спектакля целиком и полностью обусловлен великолепной игрой Фаины Раневской.
«Бледны и вторичны слова перед этим живым, неповторимым созданием большого, страстного, щедрого искусства Фаины Раневской», — было написано в одной из рецензий. И это было правдой.
5. Одна буковка…
Я уже писал о том, что практически ни одну свою значимую роль Раневская не сыграла дважды одинаково. За это еще и любили ее зрители — с каждым спектаклем она все глубже приоткрывала для них создаваемый ею на сцене образ. Безусловно, на игру актрисы всегда влияет ее настроение, погода даже, атмосфера в зале. Но мы говорим не о случайных изменениях, не о «капризах» актрисы. Постоянная работа над пьесой была обязательным условием для Раневской. Импровизация, поиск новых ходов, будь то жест, взгляд, проходка… Она никогда не останавливалась, она понимала, что каждый человек — неисчерпаем, а значит, и ее роль всегда можно сыграть лучше, ярче, эффектнее.
В особенности желание Раневской максимально раскрыть образ проявилось в роли миссис Сэвидж. Эта была любимая роль актрисы, и она отдала ей весь свой талант, все мастерство и всю свою фантазию. Вот один небольшой пример.
Итак, по ходу пьесы Раневская знакомится, разговаривает с клиентами сумасшедшего дома, причем как с вполне нормальными людьми, принимая их «игру», таким образом вводя себя в свет своего собеседника. Вот одинокая женщина, которая все время страдает оттого, что ее никто не любит. «Вот, сегодня опять я нигде не заметила, что меня хоть кто-то хоть капельку любил». Раневская пытается ее утешить, убеждая, что проявления любви могут быть самыми различными, совершенно обыденными. Важно лишь уметь замечать их.
И Раневская-Сэвидж начинает перечислять такие приметы любви — «Вам говорят: „На улице дождь, возьмите зонт“ или: „Будьте осторожны — не сверните себе шею“, или: „Возвращайтесь поскорей“, — можете не сомневаться, что вас любят. Когда мой муж впервые увидел меня, он сказал: „Черт возьми, вы хорошо держитесь в седле“, я сразу подумала: „Несчастный, он полюбил меня“».
После этих слов в зале обычно раздавался незлобный смех. Всем было понятно это желание главной героини пусть наивно, нелепо даже утешить страдающую из-за отсутствия проявлений любви ее подругу. Все было ясно, просто, немного смешно — представьте себе далеко не молодую сейчас миссис в седле на грациозном коне. И обычно всегда Фаина Раневская просто перечисляла эти «проявления», она словно отыскивала в памяти услышанное когда-то или придумывала эти слова.
Но однажды, сыграв уже два десятка спектаклей, Раневская начинает не просто перечислять, а говорить эти примеры задумчиво, тихо.
Зрители в зале настораживаются, непонятное волнение охватывает их. И вдруг Раневская произносит последнее предложение с одной лишней буквой. Только с одной.
Вот так звучала фраза до этого:
«Когда мой муж впервые увидел меня, он сказал: „Черт возьми, вы хорошо держитесь в седле“».
Сейчас же Раневская тихо сказала:
«А когда мой муж впервые увидел меня, он сказал: „Черт возьми, вы хорошо держитесь в седле“».
И в зале никто не засмеялся. Вдруг всем стало ясно — до щемящей боли в груди ясно, что эта странная миссис Сэвидж ничего не придумывает, она вспоминает, она не утешает наивно — она рассказывает о своей жизни. Это у нее лично были такие вот проявления, это она лично видела в этих совершенно обыденных словах ту самую любовь, которой так дорожила, которая и сейчас согревает ее: «А когда…»
Зал замер, пораженный. Образ странной миссис Сэвидж вдруг наполнился настоящими живыми воспоминаниями, воспоминаниями любящей женщины, которая когда-то была счастлива с мужчиной…
Перечитайте еще раз эти два предложения — почувствуйте, какая между ними пропасть в восприятии!
Казалось бы, для придания всей этой наполненности образа, для того, чтобы дать миссис Сэвидж настоящее, живое прошлое, яркое и волнующее, нужна не одна страница текста, не один монолог, не одна реплика.
Раневская обошлась одной-единственной буквой. Она изменила реплику на одну только букву — и выполнила сверхзадачу…
6. Поиск для себя и других
Этот спектакль стал настоящим кладезем для неистощимой фантазии Фаины Раневской, для ее всегда ищущей души. Каждая сцена, будь она проиграна и отыграна, казалось, безупречна, так что невозможно было и подумать хоть что-то изменить, все равно рано или поздно проходила «ревизию». И — становилась лучше. Тем самым Раневская доказывала всякий раз истину, что совершенствованию игры нет предела. Причем Фаина Георгиевна думала не только о своей роли, она стремилась к тому, чтобы все актеры в спектакле получали от ее находок дополнительные возможности для своей игры.
…Прошло уже более десяти спектаклей. Безусловный успех. Казалось, пусть себе катится все как есть, зачем менять? Но работа в голове Раневской не прекращается. В пьесе есть эпизод, где миссис Сэвидж говорит своим детям о том, где же спрятаны те самые миллионы в ценных бумагах, которые якобы существуют. По замыслу автора, разговор матери с детьми проходит поочередно. И каждому из них, строго по секрету от других, она указывает самое нелепое место: клумба у Белого дома, каминная труба, брюхо дельфина в зоологическом музее. Раньше во всех спектаклях миссис Сэвидж сообщала эти секреты своим детям уставшим голосом нормальной женщины, тем самым для зрителей раскрывались образы ее жадных детей, готовых на самые нелепые поступки, лишь бы завладеть деньгами.
