– Ну и отлично. Отправитесь на следующей неделе, – потер ладони владелец цирка. – И вам будет полезно схватиться с другими борцами. И публика вас посмотрит. И мне прибыль.
Эмилия, узнав о скором отъезде Ивана в Одессу перед самым вечерним выступлением, восприняла это спокойно. Честно говоря, Иван несколько утомил ее. Как она сама выразилась, его стало слишком много, так тщательно он ее опекал и так сильно старался угождать ее капризам. Венгерская циркачка была из той породы женщин, которых принято называть коллекционерками. Они коллекционируют поклонников, никогда и никого впрямую не отвергая.
– Вот и отдохнешь немного от меня, – только и сказала она.
Уже находясь на манеже, после того как продемонстрировал свой «коронный» номер с телеграфным столбом, Поддубный заприметил среди зрителей знакомое лицо. Это был его односельчанин – Тарас Чирк. Было видно, что он приехал в Севастополь ненадолго, а не работает здесь. Может, продать чего-то решил, может, наоборот, купить. Сельского жителя легко распознать по повадкам, по настороженному взгляду, боязни сделать что-то не так, пусть он даже и оденется в фабричную одежду и вместо казацкой люльки примется курить папиросы.
«Наверняка Тарас уже слышал о моих успехах, – подумал Поддубный. – Вот и решил на цирк потратиться. Будет ему потом о чем в Красеновке рассказать».
Иван повернулся к сектору, в самом верху которого на самом дешевом месте сидел Чирк, и поднял руку, словно приветствовал его одного. Тарас понял, что Иван заметил его, и отчаянно замахал ему руками.
Поддубный прошептал на ухо коверному:
– Не забудь объявить, что всякий желающий может со мной схватиться.
В последнее время о таком объявлении уже забыли по ненадобности. Бороться с Иваном Максимовичем никто не рисковал – себе дороже. Поддубный с улыбкой наблюдал за тем, как после объявления Тарас пару раз дернулся, но так и не отважился выйти на манеж. А ведь в Красеновке они не раз сходились в борьбе на кушаках.
После выступления Поддубный задержался на выходе. Публика уже расходилась, а вот Тарас мялся. Наконец он решительно направился к артистическому выходу на манеж. Дорогу ему, как и полагается, тут же перекрыл один из ливрейных.
– Сюда не положено. Вам, господин хороший, туда, – он указал на выход.
– У меня земляк здесь, Иван Максимович Поддубный. Оба мы из Красеновки, – сбивчиво принялся объяснять Тарас Чирк. – Повидать хотел.
Ливрейный на секунду задумался, явно выбирая между двумя решениями: сказать, что, мол, передаст Поддубному о желании земляка и, если тот пожелает, то выйдет сам, или же сразу отправить земляка восвояси. Но ливрейный так и не успел выбрать. Поддубный появился сам, выйдя из-за тяжелого бархатного занавеса.
– Каким ветром занесло? – обнял он Тараса.
Тот радостно ответил на объятия.
– Приехал молотилку покупать, – сказал он с преувеличенным чувством собственного достоинства, словно речь шла о покупке особняка на берегу моря.
– Ну что ж, дело хорошее, – на Поддубного повеяло родным и близким, все-таки он не сильно оторвался от родных мест. – Пошли, посидим где-нибудь, поговорим.
Приобняв земляка за плечи, он повел его прямо за занавес. Чирк удивленно озирался, явно не таким представлял он себе убранство служебных помещений. Наверное, ему казалось, что здесь должно царить такое же великолепие, как и в зале. На поверку же выходило иначе: облезлые стены, закопченные потолки, клочья сена и соломы под ногами.
– Чудноватый на тебе наряд, – Чирк оглядел Ивана. – Ноги голые. Словно одеться забыл и в исподнем на глазах у людей ходишь.
– Это трико называется. У атлетов в цирке так принято, чтобы видно было, как мышцы работают, да и потом же прошибает.
– А-а-а-а… Трико, значит.
– Иван, – окликнула Поддубного Эмилия. – Когда ты за мной зайдешь? Поедем сегодня развеяться.
Любопытный Тарас пару секунд разглядывал эквилибристку. А затем смущенно отвел глаза. Все-таки одно дело – видеть артистку на манеже во время выступления, и совсем другое – пялиться на ее обнаженные ноги, когда Эмилия стояла совсем рядом.
– Не могу сегодня, – виновато произнес Иван. – Земляка встретил. Давай завтра прокатимся, а?
– Завтра так завтра, – небрежно бросила обиженная Эмилия и, нарочно сильно покачивая бедрами, удалилась.
– Эта та, которая сегодня по канату ходила? Красивая… – Чирк проводил женщину взглядом.
– Она моя невеста, – не удержался от признания Иван.
Тарас часто заморгал.
– Так она же… того, старая для тебя. Ей поди годков тридцать пять будет?
Иван не стал уточнять, что Эмилии уже перевалило за сорок. А в таком возрасте в селе женщину все уже считают старухой. Вместо этого он привел, на свой взгляд, убийственный аргумент.
– Красивая же?
– Красивая, – согласился Тарас.
Потом односельчане посидели в питейной. Правда, сам Иван пил только содовую воду, а вот Тараса щедро угощал водкой, за которую сам и платил. Хотелось ему показать, что зарабатывает теперь неплохо и может угостить знакомого. Говорили в основном о жизни в родном селе. Да и о чем другом мог бы рассказать Тарас? Куда он выезжал? Вот только в Севастополь теперь и выбрался. Как дела у отца с матерью и у братьев, Иван знал – переписывались, но все равно внимательно слушал. Ведь письма приходили «сухие», а в рассказе Чирка выплывали живые подробности.
Вот, например, рассказал, как брат Ивана – Митрофан – напившись, ходил по селу и рассказывал, что «его Иван» знаменитый борец и равных ему нет во всем мире. А потом за это его отец в хату ночевать не пустил. Поддубный только усмехался. А потом, совсем не к месту, Тарас упомянул и Аленку Витяк, о которой Иван старался не справляться в письмах к родственникам.
– …ждала она тебя, ждала, а потом и согласилась выйти замуж, – трагическим тоном проговорил Чирк. – За нелюбимого, зато богатого – Серегу Каленчица.
Иван напрягся, подался вперед, свет фонаря лег на его лицо.
– Так сразу и согласилась?
– Нет. Сперва два дня плакала. Ну а потом и согласилась. Что она против отца сделает? Родители Сереги за нее мельницу ветряную дают. Да ты и сам знаешь, мельники они всегда с чертом водятся. Чего захотят – добьются, – сказав это, Тарас тут же накатил рюмку водки, даже не дождавшись, пока Иван нальет себе содовой.
Поддубный прислушался к тому, что говорило ему сердце. Конечно, новость огорчила его. Раньше всегда было приятно вспоминать, что есть где-то девушка, которая выходит за околицу, смотрит вдаль, не идет ли ее любимый. Не возвращается ли он в село, чтобы богатым подойти к родительскому дому и снова посвататься в новом статусе. Странным образом в его сердце продолжали уживаться и Эмилия, и Аленка. Может, потому, что они были из разных «жизней».
Но тут же Иван вспомнил, что сам перестал писать Аленке, потому что она ему не отвечала. Можно было успокоить себя. Мол, не отвечает – видеть не хочет. Но в душе Поддубный понимал, просто его письма не доходили до любимой. Отец с матерью получали, да не показывали. Хотел бы, написал бы брату, тот непременно передал бы письмо лично.
