– Мы давно не встречались. Вот я и говорила о нем как о далеком прошлом. Я должна срочно уехать.
– Но у тебя же контракт с синьором Труцци, – напомнил Иван.
– В том-то и дело, – сокрушенно покачала головой Эмилия. – Я пыталась упросить его отпустить меня, хоть на месяц. Но он отказал.
– Может, мне с ним поговорить? – предложил Иван.
– Не надо. Ни в коем случае. Он только разозлится еще больше. Этим делу не поможешь.
– И что ты собираешься делать?
– Единственный выход – убежать, – прошептала Эмилия. – К черту контракт. К черту синьора Труцци. К черту деньги, которые он мне останется должен.
– А как же мы? – упавшим голосом спросил Иван, он уже не мыслил свою жизнь без Эмилии.
– Я не собираюсь сюда возвращаться. Устроюсь в какой-нибудь цирк в Венгрии или в Богемии. А потом, когда кончится твой контракт, ты приедешь ко мне. Ты чудесный борец, тебя в любом цирке примут с распростертыми объятиями и будут платить куда больше, чем сейчас платит скупердяй Труцци, – говоря это, Эмилия уводила взгляд в сторону, словно и сама не до конца верила в то, что произойдет именно так, как она обещала.
Она обняла Ивана, поцеловала, но коротко, без особой страсти.
– Ты говорила, что потребуется моя помощь. У меня есть деньги, я могу дать их тебе.
Эмилия задумалась, затем отрицательно качнула головой.
– Нет, денег мне не надо. У кузена имеются небольшие сбережения. Твоя помощь нужна в другом.
– Все что угодно.
– Не спеши обещать. Подумай. Ты должен помочь мне бежать. Ведь синьор Труцци теперь держится настороже. Он следит за мной. И если из гостиницы станут выносить мои вещи, он обратится в полицию. Закон на его стороне. Есть подписанный контракт. Меня задержат силой. Возможно, даже арестуют и будут привозить в цирк только на выступления.
– Какой ужас! – возмутился Иван. – Я помогу тебе бежать.
– Я уже придумала план. Мое выступление сегодня в самом начале второго отделения…
…Заиграл оркестр. Эмилия с опахалом из страусиных перьев выбежала на манеж, картинно поклонилась. Публика зааплодировала. Выступление эквилибристки, конечно же, не вызывало таких сильных эмоций, как выходы Поддубного или Дурова, но публике она нравилась. Эмилия была из того рода артисток, которые становятся красивее с годами. И вот теперь был самый пик ее расцвета. Роковая сорокалетняя красавица.
Под барабанную дробь она вскарабкалась по металлической лесенке. Канат был натянут на головокружительной высоте: сорвешься – костей не соберешь. Как всегда случается в такие мгновения, публика затаила дыхание. Эмилия демонстративно не стала прицеплять страховочный тросик, просто оттолкнула его рукой. Женщина ступила на канат, он качнулся под ней, загудел низким, еле слышным басом в тишине. Она шла над пропастью, покачивая опахалом.
Иван следил за ней, стоя в проходе вместе с другими артистами.
– Что она делает? Зачем страховку не пристегнула? – при этом говорившие почему-то косились на Поддубного.
Затем последовал прыжок с разворотом на сто восемьдесят градусов, после него – шпагат на канате и воздушные поцелуи зрителям.
Эмилия несколько раз вышла на поклон. Публика словно чувствовала, что видит артистку в последний раз, хотя ее будущие выступления и значились в афишах. Цирковая дива убежала с манежа, ее сменили паяцы.
– Зачем ты рисковала? Я боялся за тебя, – укорял Эмилию Иван.
– Мне так хотелось. Просто не могла иначе. Я сейчас готова на самое страшное безрассудство.
Из глубины служебного прохода за Эмилией наблюдал синьор Труцци, буквально глаз с нее не сводил, словно она могла прямо сейчас, не переодевшись, не собрав вещей, сесть в пролетку и укатить прочь из Севастополя. Итальянец выждал небольшую паузу и подошел к Эмилии.
– Больше так не делайте, прошу вас, – сказал он и посмотрел на Ивана, ища у него поддержки.
– Я ей то же самое говорил. Но она… – Поддубный почувствовал, как женщина сжимает ему ладонь, мол, молчи, не зли владельца цирка.
Иван замолчал. Ответила Эмилия:
– Обещаю, что на моем завтрашнем представлении подобного не случится, – пообещала она.
– Что ж, будем надеяться.
Поддубному, конечно же, хотелось высказать владельцу цирка свое к нему отношение. Ну как можно не разрешить артистке съездить к умирающему отцу? Но приходилось молчать.
– Идем, – сказал Иван и повел Эмилию за собой.
Синьор Труцци тут же кивнул одному из ливрейных, тот двинулся следом, особо и не скрывая, что присматривает за артисткой, чтобы не сбежала. Когда Иван и его спутница зашли в гостиницу, ливрейный устроился на лавочке у входа.
– Вот видишь, он следит за каждым моим шагом, – прошептала женщина.
– Все должно получиться.
– Я так волнуюсь.
– Я не хотел бы отпускать тебя.
– По-другому нельзя.
Вещи Эмилии уже были упакованы – большой сундук и несколько чемоданов, шляпные коробки.
– Надо присесть на дорогу. Так принято, – сказал Иван.
Эмилия села на кровать рядом с ним. Молчали. Поддубному вспоминалось, сколько страстных ночей он провел в этой небольшой комнате. Было стыдно и одновременно сладко вспоминать.
– Возьми кольцо, – попросил Иван.
– Сейчас не надо. Мало ли как сложится жизнь. Мы можем встретиться вновь не так уж скоро, – отвечала женщина. – Любовь крепка, когда любящие вместе. Ты можешь влюбиться в другую.
– Ни за что и никогда.
Эмилия улыбнулась:
– Любил же ты и до меня. Почему этого не может произойти и после?
– Эта была не любовь, а мечта.
– Помню, ты даже не умел толком целоваться. Я, когда устроюсь, напишу тебе, чтобы и ты смог приехать, – напомнила Эмилия, хотя это и было уже десять раз оговорено.
Снаружи в стекло ударил и отскочил скомканный лист бумаги.
– Пора, – поднялась Эмилия и распахнула окно.
Внизу на мостовой стоял экипаж. На этот раз извозчик вел себя тихо. Под окном в сгущающихся сумерках виднелся кузен Эмилии. Подкрученные усики лоснились в свете фонаря.
– Шандор, я сейчас, – обратилась к кузену женщина.
Поддубный обвязал сундук веревками, позаимствованными в цирке, и аккуратно спустил его со второго этажа. Шандор и извозчик с трудом установили его на подножке для багажа. Окна номера Эмилии выходили на улицу, а потому ливрейный, посланный синьором Труцци, ничего и не заметил, продолжая сторожить дверь гостиницы для цирковых артистов, большинство из которых все еще были заняты в представлении. Иван спустил чемоданы со шляпными коробками.
