Но ни Катя, ни я, ни наши дети никогда ни на что не претендовали – если говорить о наследстве Марии Владимировны. Единственное, на мой взгляд, – надо самостоятельно жить, достойно, достойно Андрюши, и ни в коем случае не втравливать его память в ненужные истории, которых вообще не было…»
Когда в ноябре 1997 года Миронова уезжала в больницу, ключи от своей квартиры на улице Танеевых она отдала Татьяне Егоровой. Но домой пожилая женщина больше не вернулась. А эта квартира стала мемориальным музеем актерской династии Мироновых, как указала в своем завещании сама Мария Владимировна.
Мама Андрея Миронова почувствовала себя плохо в семь часов утра 10 ноября, но в Центральную клиническую больницу ее привезли на «Скорой» только к десяти. У нее обнаружили обширный инфаркт миокарда в самом тяжелом варианте. Врачам удалось стабилизировать сердечную недостаточность. По их словам, Мария Владимировна мужественно переносила нечеловеческую боль и все время прекрасно держалась.
В реанимации актриса прожила двое суток. На третий день ей стало получше, и она даже пробовала шутить, самостоятельно присаживалась на краешек кровати. Но во второй половине дня ей вновь стало хуже. Мария Владимировна, видимо, поняла, что не выживет. Попросила пригласить к ней в палату самых близких и попрощалась с ними. Ночью ее сердце остановилось. В течение следующих полутора часов врачи пытались вернуть актрису к жизни, но тщетно.
Последний спектакль Мироновой назывался «Уходил старик от старухи», в котором ее героиня умирала. 26 октября она умерла на сцене в последний раз. Следующий спектакль был назначен на 16 ноября. Но до него актриса не дожила – умерла по-настоящему за три дня до этого, 13 ноября.
Волею судьбы этой женщине выпала нелегкая доля пережить не только смерть своего мужа и постоянного партнера по сцене Александра Менакера, но и сына – национального кумира страны Андрея Миронова. Мужа она пережила на 15 лет, сына – ровно на десять.
Первая жена Андрея: Екатерина Градова
Вплоть до смерти Андрея Миронова она продолжала играть в Театре сатиры. В кино Градова прекратила сниматься еще в конце 70-х. Ее последняя роль – воровка Светлана Петровна Волокушина в знаменитом сериале «Место встречи изменить нельзя» (1979). Впрочем, сама актриса утверждает, что единственной ее достойной ролью в кино она считает радистку Катю (Кэт) Козлову в сериале «Семнадцать мгновений весны» (1973).
В Театре сатиры последней большой ролью Градовой стала госпожа Соколова в спектакле «Последние» (1987) по М. Горькому. После чего она ушла из профессии, поскольку время тогда наступило малопригодное для духоподьемного искусства. В итоге Градова решила круто изменить свою жизнь – она ушла в религию. Впрочем, лучше нее самой об этом никто не расскажет. Вот ее рассказ:
«…До 30 с лишним лет я жила на свете некрещеной. Самое сильное чувство посетило меня в день, когда я родила дочь (в мае 1973 года. – Ф.Р.), белоснежную, синеглазую девочку. Восхищение перед этим чудом, любовь и – одновременно – страх за нее соединились и стали основной составляющей того чувства, которое я до сих пор несу в сердце. Маша тоже не была крещена и в три с половиной года пережила тяжелейшее состояние, находясь в реанимации в больнице. В те страшные дни я не знала, где Тот, кому я могла бы крикнуть: «Помоги!» Я стояла у окна и просто выкрикивала это слово и била кулаками об стену от беспомощности. Не помню, добавляла ли я тогда: «Господи», ведь я не знала о Нем. Все кончилось благополучно. Я не поняла, Кто мне помог в этом горе. Но Господь меня не оставил и дальше.
Вскоре в мою жизнь вошли люди, рассказавшие мне о Творце, Его Пречистой Матери и об Ангеле-Хранителе, который после Крещения будет неусыпно рядом со мной и моей дочерью. То, что моя дочь будет охраняема и днем и ночью, что она обретет бесконечно чистого, нежного друга и, самое главное, что эта связь, в отличие от земных связей, будет реальна и неразрывна, заставило меня креститься для того, чтобы крестить и дочь.
Я была крещена в храме Воскресения Словущего, или на Филипповском, как его называют, на Арбате. Моим крестным отцом стал о. Владимир Фролов (Царствие ему Небесное). До самой смерти батюшка был родным человеком для моей семьи и многих моих друзей. Но, крестившись сама и крестив свою дочь, я вновь погрузилась в свою привычную жизнь, полную суеты и честолюбивых устремлений. Мне бывало тяжело в храме, я сбегала со службы. Однажды я ушла из церкви зимой без шубы, потому что друзья отобрали ее у меня.
Я не выполнила наказ о. Владимира: «После крещения три дня постись, исповедуйся и прими Святое Причастие». Примерно через пять лет моей нераскаянной жизни я тяжело заболела…
И тут на нас хлынул поток выпущенных в то время из-под запрета нетрадиционных «гениев-целителей»: экстрасенсы разных толков, «Белое братство», Шамбала, Рерих, Блаватская, агни-йога, масса имен европейских оккультных школ, руководивших созданием «новой расы», а вместе с ней и «нового мирового порядка» во главе с «Гитлеровским рейхом», «великая» эзотерика Египта, Древней Греции и Рима. Господи, благодарю Тебя за то, что я не заблудилась во всем этом! Были и общества, в шутку называвшие себя «анонимными шизофрениками», некоторые из них вступали в контакт с «иноземными пришельцами», которые, кстати, талантливо изображены с давних времен в русских сказках в виде леших, водяных, домовых, только теперь их «наблюдали» в суперсовременном транспорте – летательных аппаратах. Удивительно, что все эти «ученые» категорически отрицали друг друга. Бывало, что за неделю в разных домах я знакомилась с тремя Наполеонами (в то время это была самая модная фигура, возникшая в результате так называемой оккультистами реинкарнации, или перевоплощения). Нам предлагалась Вселенная без Творца, без любви, «космос», населенный честолюбивыми существами, «богами», «учителями», хаотично общавшимися друг с другом через века и разрывавшими между собой всякую новую жертву, ожидавшую «элитарного» бытия и некоего «посвящения». Это было очень похоже на теперешние открытия «новых евангелий», новых подробностей из жизни на Земле Господа нашего Иисуса Христа. Но у них один и тот же источник – «отец лжи». Все они предлагали меня лечить, везли литературу. Я, к счастью, ничего не читала.
«Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся», – призывал Господь. Я взмолилась: «Хочу исповедаться». Во время исповеди мы стояли на клиросе, в церкви было полутемно, но из окна падал луч света на лицо батюшки, который читал мою исповедь и плакал. И вот только тогда я поняла, что я не такая, какой была замыслена Богом и какой должна была бы быть. «Ощущение человека кающегося – это, в общем-то, начало духовного пути», – писал Андрей Тарковский в конце жизни.
Потом начался путь, порой тяжелый, требующий преодоления собственных нажитых «мнений», путь падений, но в то же время сопровождающийся ощущением великой радости, что я нужна, меня охраняют и за меня борются…
Мой возлюбленный духовный отец, о. Василий Швец, много сил положил на меня. Ему достался очень трудный, непослушный «ребенок». Много лет я ездила к нему на Чудское озеро, где почти в лесу стоит храм Святителя Николая, над которым кружили стрижи. Тогда в храме перед каждой иконой стояли собранные и составленные батюшкой необыкновенные букеты, некоторые из них засохли, не потеряв запаха и цвета.
