Когда наступил понедельник, я решил работать. То есть как порядочный служащий компании пошел на работу к девяти утра. Правда, я шел, оглядываясь и проверяясь: то поправляя несуществующие шнурки, то останавливаясь и кося глаза, глядя якобы на витрины. Словом, вел себя как шпион на вражеской территории. Или какой-нибудь бандюган, находящийся в розыске. К счастью, никакой слежки или тайного преследования мной обнаружено не было. Может, и правда, заказ на меня парням с автоматами был разовый?
На работе моему появлению никто из сотрудников не удивился. Разумеется, кроме шефа. Все были заняты своими делами, поэтому понятия не имели, когда я бываю на работе, а когда отсутствую. Шеф же привык обращать внимание на все, что происходит в его телекомпании. Поскольку такое ему было положено по должности и чину. И когда мы встретились с ним в коридоре, он был весьма удивлен моему появлению. По представлению шефа, у меня должен был быть самый разгар журналистского расследования. Пик, так сказать. И вдруг я. Иду по коридору, направляясь в кабинет корреспондентов. Удивительное – рядом…
– Здравствуйте, шеф, – произношу я и останавливаюсь посередь коридора. – Как ваше здоровьице?
– Здравствуйте, господин Русаков. Здоровье ничего, слава богу, – как бы рапортует мне шеф.
– Рад, – я делаю счастливое лицо Страшилы, получившего наконец у Гудвина мозги, состоящие, как известно, из отрубей, иголок и булавок.
– А что это вас на работу потянуло? – спросил шеф и, заложив руки в карманы, стал покачиваться с пятки на носок и обратно.
– Да не могу я просто без работы, – сообщил я, наблюдая за покачиваниями шефа. Не упал бы… – Воспитание не позволяет…
– Похвально, – одобрительно произнес шеф. – Ну и чем вы думаете заняться на работе?
– Известно чем, – деловито ответил я. – Работой.
– А-а, – протянул шеф и перестал качаться. Беспокоиться за него я перестал. – Тогда желаю вам успехов в вашей работе.
– Спаси вас бог, шеф, – вычурно ответил я вместо спасибо. И пошел в свой кабинет…
Сначала я заказал на завтра монтажную, чтобы собрать имеющийся материал по делу Нехватова, записать закадровый текст и довести до ума интервью с Полиной Шлыковой.
Потом полдня я играл в подкидного дурака онлайн. Дошел до статуса «продвинутый». Еще немного, и я стал бы «профи», но меня отвлекла от игры Катюшка, бессменный руководитель бессмертной программы для женщин «Ты – богиня». Она зашла ко мне в кабинет и стала говорить мне о своем видении современной женщины, которая сегодня уже никому и ничего не должна. Она не должна стирать носки, готовить обеды и ужины и даже рожать детей. Все это, дескать, женщина может делать только по личной инициативе и охоте, чтобы порадовать любимого человека. А когда она не хочет никого радовать, то ничего делать, дескать, и не должна. Особенно по принуждению.
– А как же Семейный кодекс? – задал я ей провокационный вопрос, поскольку совсем недавно полистал эту брошюрку. – В частности, раздел третий, который озаглавлен как «Права и обязанности супругов»? Там имеется глава «Личные права и обязанности супругов». И глава: «Ответственность супругов по обязательствам».
– Это все анахронизм чистой воды, – безапелляционно отмахнулась Катюшка. – В нашей стране женщина свободна от всех обязательств. Если они ей навязываются со стороны. Женщина ничего и никому не должна. Она свободна в своем выборе занятий…
Спорить с крайне эмансипированной Катюшкой было глупо и бессмысленно. Конечно, ее взгляды были навеяны тем обстоятельством, что она была разведена. И вообще ей не везло с мужчинами. Все ее почему-то бросали, хотя она была достаточно хорошенькой и неглупой. Впрочем, это «почему-то» я, кажется, знал. Она была слишком прямолинейной и принципиальной. А жить с женщиной, обладающей такими качествами, крайне тяжело. Почти так же, как жить с поэтессой…
Ведь кто такие феминистки? Это женщины, брошенные мужчинами. И тем самым оскорбленные до самых глубин души. И жаждущие мести. Не физической, а моральной…
Вернувшись домой вечером, я сначала позвонил Ирке, а потом еще долго трепался по телефону со всеми теми, с кем можно было потрепаться. Потом смотрел телевизор и так и уснул с включенным теликом.
Когда я пришел на работу в «Авокадо» во вторник, шеф не нашелся даже, что и сказать. Он лишь посмотрел на меня с участием, хмыкнул и печально покачал головой.
Я развел в ответ руками. Дескать, мы, трудоголики, все такие: без работы никак. Дескать, как в песне поется:
Мы-и везде-е, где тру-удно-о.
До-оро-ог каждый ча-ас.
Тру-удовые-е бу-удни-и – пра-аздни-ики-и для на-ас…
И поднялся на второй этаж, где были монтажные.
В этот день мы со Свешниковым собрали полторы передачи. Для завершения программы мне не хватало кадров захвата и ареста убийцы, что мне обещал устроить капитан Ермаков. После чего я бы произнес в кадре заключительную речь о неотвратимости наказания и о том, что все наши поступки обязательно имеют продолжение в будущем. И это продолжение напрямую зависит от поступков.
Потом я позвонил Ирине, справился, как она, чем занята, и, получив очередное наставление быть осторожным, отключился.
Вовремя увидев Катюшку, я поспешно ретировался в буфет, где повстречался со своим оператором Степой Залихватским и предупредил его, чтобы он был готов по первому моему требованию сорваться с места и примчаться туда, куда я ему скажу.
– А когда, хоть предположительно, мне надо будет срываться к тебе? – поинтересовался Залихватский.
– Предположительно, это четверг или пятница, – не очень твердо ответил я.
Вечер вторника я коротал примерно так же, как и вечер понедельника: названивал кому было можно, долго трепался с ними ни о чем, потом смотрел телевизор, во время просмотра коего и уснул. Мне снилась какая-то ерунда: тюрьма и ее обитатели в полосатых одеждах и полосатых же шапочках, похожих на шапочки академиков. Я тоже был одним из полосатых сидельцев, что меня крайне печалило.
«За что меня сюда?» – спрашивал я у охранников и тюремного начальства. Но они лишь загадочно ухмылялись и разводили руками. А когда я задал тот же вопрос начальнику тюрьмы, когда меня к нему вызвали, то он вежливо так мне ответил:
«Всякий уважающий себя гражданин Российской Федерации должен хоть один раз отсидеть срок в тюрьме. Только тогда он поймет, что к чему в нашей стране. Может быть…»
Потом начальник троекратно перекрестил меня, присвистнул и сказал:
«Спаси тя Господи».
После чего я вдруг оказался на необитаемом острове вместе с Томом Хэнксом, который все время простирал руки к океану, закатывал глаза под лоб и беспрерывно бормотал: «Вилсон, Вилсон, прости меня, Вилсон».
Снилась еще плачущая Полина Шлыкова в старомодном капоре, вытирающая слезы вышитым платочком, и Катюшка, которую я все время пытался затащить в развалины графского замка и там ею овладеть. Мне было стыдно перед Ириной за такие мои действия, но Катюшка была уж слишком хороша. И я оправдывал себя тем, что измена с Катюшкой будет простительна, поскольку в тюрьме и на необитаемом острове без женщин очень трудно.
